Читать «Операция "Снег"» онлайн - страница 70
Лев Валерианович Куклин
Потом у него дома я часто бывала, как своя, и с отцом очень подружилась. Сашу в его комнате я танцевать учила. Он относился к этим занятиям очень серьезно и платил мне за уроки. Урок с музыкой стоил дороже, чем простой. И когда у него денег не было, он расплачивался векселями.
— Предъявишь к взысканию, когда я Ленинскую премию получу…
Или принесет мне конфету. На цыпочках подойдет:
— На! Из буфета стащил… Знаешь, как трудно было? Вкусно? То-то! Цени…
Шутил, конечно.
Иногда в Публичке вместе занимались. Я свои языки зубрю, научные переводы делаю, он толстенные учебники с формулами листает. Сидим, однажды, сидим… Скучно стало. Я его прошу:
— Саша, расскажи что-нибудь!
А он отвечает испуганным шепотом:
— Нельзя! В этом храме науки должна соблюдаться священная тишина!
— Ну, тогда напиши мне письмо…
Головой кивнул, что-то на бумаге карандашом поцарапал и мне через стол подает. А там, на большом листе, посредине два слова через черточку: «Гав-гав!»
На каток как-то целой компанией пошли и договорились после катка не расходиться, а всем вместе поехать к Саше танцевать. Ну, катались мы с ним, катались, ребят растеряли, конечно. Забрались в дальнюю аллею, смотрим-кафе.
— Ох, матушка! Кафе, тепло… Зайдем съедим чего-нибудь, погреемся.
Зашли, посидели. Разморило нас, да так, наверно, часа два и прошло. Спохватились, выходим — торопиться надо: наши же ждут!
— Неудобно как получилось, Ириша, а? Давай что-нибудь придумаем… Хромай!
— Нет, я не буду. Хватит с меня! Сам хромай…
Идет, хромает, да так натурально! Я его под руку поддерживаю. Ребята ждут, сердитые, ругаются — где были, что случилось, трам-тарарам, двадцать-восемнадцать…
— Не кричите, пожалуйста! Саша ногу вывихнул, в медпункт ходили…
Сидит, здоровый, охает, на меня косится, а ему девчонки ботинок зашнуровывают. И до трамвая чуть ли не на руках несли. А с друзьями своими он меня так знакомил:
— Вот это Юрий (или там — Михаил). Прекрасный человек, вы друг другу непременно понравитесь, полюбите, поженитесь, а я, на вас глядя, буду счастлив…
В кино с ним как-то пошли. Холодина была — январь, ветер. И он почему-то все время правую руку за пазухой держал.
— Саша, — спрашиваю, — у тебя что, варежки нет?
— Ага… — отвечает.
— Так возьми мою.
— Нет… — И таким напускным суровым тоном, которого у него никогда не бывало: — Это, знаешь, не по-мужски… Ну, сели. Места в девятом ряду, кажется. Фильм крутится, ужасно скучный. Я уж вздыхать начинаю и на Сашу поглядываю. А он сидит, как статуя, хоть бы ухом повел. И знаю ведь, что и ему скучно тоже.
Вдруг, только я отвернулась, он что-то тяжелое и круглое ко мне на колени кладет. Я снимаю перчатку, трогаю и не понимаю, что это такое: как будто большая кедровая шишка. Только пахнет очень нежно.
— Ешь, — говорит Саша страшным шепотом. — Это ананас. Его буржуи едят. Это отцу какой-то аргентинский деятель привез.