Читать «Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков» онлайн - страница 287

IX

Такая оценка евразийства может быть подкреплена анализом взглядов мыслителя, в середине 20-х сошедшегося с евразийцами, но потом круто разошедшегося с ними и пытавшегося выдвинуть в противовес им проект, который можно было бы назвать «контревразийским». Я говорю о Г.П. Федотове.

Первая его эмигрантская публикация «Три столицы» в евразийском альманахе «Версты» насыщена откровенно евразийской стилистикой: мы читаем о том, как, «овладевая степью, Русь начинает ее любить; она находит здесь новую родину. Волга, татарская река, становится ее "матушкой", "кормилицей"». Мы читаем здесь о том, как, «в сущности, Азия предчувствуется уже в Москве» и прямо об «азиатской» душе Москвы, о татарском имени казачества, которое «подарило Руси Дон и Кавказ, Урал и пол-Азии», о «сложившемся в степях» «русском характере». Совершенно евразийским гимном звучит его приветствие переносу столицы в Москву: «Всё, что творится на далеких рубежах, в Персии, в Китае, у подошвы Памира, – всё будет отдаваться в Кремле. С утратой западных областей Восток всецело приковывает к себе ее творческие силы. Москва призвана руководить подъемом целых материков». Но если вслушаться в слова: «ее долг – просветлять христианским славянским сознанием туранскую тяжелую стихию в любовной борьбе, в учительстве, в свободной гегемонии», – здесь явственна неевразийская нота: христианство связывается со «славянством», т. е. с прикосновенностью к Западу. Тут же с испугом вспоминает он о том, как в 1918 г. с бегством русских из Петербурга «заговорила было по-фински, по-эстонски петербургская улица. И стало жутко: не возвращается ли Ингерманландия, с гибелью дела Петрова, на берега Невы?» [Федотов 1991, т. 1, 54] Славянство для Федотова равноценно христианству, и он страшится растворения этого начала в «чудском» напоре, «туранство» – не «потенциальное православие», а мир, с которым идет борьба, пусть «любовная». Наконец, тезис о том, что истинный путь – «в Киеве: не латинство, не басурманство, а эллинство», – сильно отклонялся от евразийцев, начинающих историю «России-Евразии» с Золотой Орды и Москвы и готовых с большей охотой признавать маргинальное соприкосновение двух Евразий: континентальной и малоазийской.