Читать «Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков» онлайн - страница 282

Более того, характерно, что в полемике с «левым евразийством», провозгласившим дуализм религии и политики, отцы раннего евразийства провозглашали себя православными монистами, как бы не замечая того дуализма, который пронизывал их доктрину, начиная с двоякого осмысления ключевого понятия-лозунга. Эта спорная двусмысленность могла бы быть преодолена в случае сознательного конструирования идеологии с двойным дном, которое бы экзотерически проповедовало федерацию Земель и Народов, а эзотерически пестовала бы веру в Православную Ойкумену – Евразию Третьего Тысячелетия. Однако это потребовало бы пропаганды на разных уровнях и по разным каналам с учетом различия «евразийства профанов» и «евразийства пастырей». Вместо этого евразийцы исподволь нащупывали разные мостики между двумя смыслами «Россия-Евразия»: то поднеся миф о жаждущем «воправославиться» Чингисхановом наследии, «Монголосфере», то обсуждая Византию – первую православную «Евразию» – с точки зрения варварской пестроты ее культурной стилистики, то обыгрывая тему России как европейско-азиатского «промежуточного члена» при помощи квазибиблейской фразеологии воссоздания «рассыпанной храмины» континента.

Евразийский дискурс – выражение фундаментального кризиса, этот кризис может быть оценен как столкновение двух идейных установок при попытке закрыть глаза на их сущностное различие, при нежелании делать между ними выбор. Но с другой стороны, коль скоро мы видим здесь столкновение двух геополитических сюжетов, можно показать, что сам кризис в известной мере имел геополитический смысл.

VIII

В геополитическом смысле эта двусмыслица евразийства проявляется в следующем. Объявляя эталоном евразийской национальной политики стратегию Московской Руси, евразийцы невольно апеллируют к эпохе, проникнутой не просто жестким противостоянием народов леса и степи: речь идет об эпохе, когда лес (культура православия) геополитически жестко наступал на степь, подчиняя ее области своей гегемонии, низводя степь до статуса своей периферии. Московские цари принимали татар, да и вообще тюрок, на свою службу, – но именно на службу православным Белым царям – в той же мере, в какой степь не была замирена, Московская Русь жестко отделялась от нее цепью засек. Евразийцы с самого начала делают упор на синтез леса и степи, с выдвижением степи на первый план как доминирующего стержня, организующего Россию-Евразию. Фактически за их апелляциями к наследию Чингисхана и к «Монголосфере» раскрывается пафос пересмотра структуры России с утверждением нового доминирования пояса степей и пустынь над лесом – опорным «месторазвитием» русских.