Читать «Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII-XX веков» онлайн - страница 232
Вадим Леонидович Цымбурский
На этом фоне курьезны возмущения Снесарева тем, что договор якобы не учитывает суверенных прав народов, которыми распоряжаются великие державы. Это после того, как этот автор уже признал, что и так «вся северная Персия была по существу во власти или в экономической зависимости от России, точно так же имела наша родина здесь и политическое преобладание», – и выразил возмущение тем, что она по договору не получила серьезного приращения, – а после этого порицает договор за неучет интересов суверенного персидского народа. За этим подспудно звучит один мотив: Снесарев догадывается, что договор означает решительный поворот существовавшего десятилетиями фронта протоевразийской фазы и отчаянно не желает смириться с тем поворотом, который стоит за этим сквозным урегулированием.
Но о чем не написал Снесарев, о том открыто пишет в 1910 г. военный писатель князь Кочубей. По мнению Кочубея, Россия вынуждена приступить «к разрешению роковой задачи: открыто сделаться азиатской державой, чтобы властвовать над Востоком, или, отказываясь от него в пользу влияний в Европе, рано или поздно стать ее жертвой» [Кочубей 1910, 212]. «На Балканском полуострове России делать нечего уж потому, что наше вмешательство непременно встретит отпор со стороны Австрии, между тем Россия … упустила тот исторический момент, когда она могла с некоторым успехом бороться с австро-венгерским влиянием» [там же, 210]. России противостоит мощный германо-турецкий фронт от Скандинавии (Швеция как потенциальный противник) до Закавказья.
Кочубей тонко анализирует географию России со стратегической точки зрения, усматривая узел страны, средоточие ее коммуникаций в Нижнем Поволжье, в районе Царицына: обладание этим регионом позволяло монголо-татарам держать Русь под контролем, и в случае новой войны с Европой, по Кочубею, судьба России определялась бы не сохранением столиц, а военным контролем над нижневолжским узлом страны. Между тем, этот узел чересчур сдвинут на юг к Закавказью, и в случае столкновения России с германскими державами, этому узлу угрожает удар Турции через Закавказье, поддержанный мятежами местных мусульманских племен. Еще серьезнее на востоке напор не только Японии, но и милитаризирующегося Китая. Возникни союз Турции (и Румынии) с Тройственным союзом, «перед тем как мы успеем устроить наше стратегическое положение на Дальнем Востоке,
Но вывод Кочубея другой. В Европе Россия себя исчерпала. «Чего мы хотим и куда мы стремимся? – Хотим ли вернуть России ее прежнее обаяние в краях, омываемых Тихим океаном, оправдать на деле гордое наименование Владивостока или, наоборот, оставив навсегда мечту о владычестве в Азии, создать из Балканского полуострова вассальную страну России? Желаем ли мы препятствовать развитию в Европе гегемонии германской расы или, напротив, отказавшись от непосредственного вмешательства в распри европейских держав, составить границу между вырождающейся христианской цивилизацией и воскрешающей культурой Востока?» Отказавшись от балканской политики и попыток овладения черноморскими проливами, «протянув дружескую руку Оттоманской Империи, сделавшись официальным покровителем мусульманских национальностей, русская держава стала бы вершительницей будущих судеб Востока. Но достижение этой великой цели сопряжено с наличностью соответствующего стратегического объекта, обусловленного строгой обороной в Европе и настойчивым наступлением по направлению к Востоку. К Желтому морю, к Персидскому заливу и к Афганистану – вот куда должны быть направлены политические и стратегические объекты России». А là Духинский и позднейшие евразийцы Кочубей открещивается от славизма великороссов: «Неужто достаточно было Долгорукому основать Москву с горстью варягов, чтобы превратить финно-монгольское население современной России в нацию славянского происхождения. Нет! Географическое положение и истинный этнографический состав страны верховодят над искусственными соображениями какого бы ни было рода» [там же, 270–271].
