Читать «Океан. Выпуск седьмой» онлайн - страница 31

Буксир удалось остановить только тогда, когда борта барж были основательно побиты и помяты. У соседней баржи, которая сидела не так глубоко, как наша, выше ватерлинии оказалось несколько пробоин.

С буксира подали сигнал бросить якоря и стали сдавать задним ходом к нам. Сквозь пену и брызги все отчетливее и отчетливее проступала черная полукруглая корма, то и дело забиравшая на себя воду, и люди в мокрых клеенчатых плащах, стоящие на мостике. Когда буксир подошел на такое расстояние, что можно было переговариваться, рыжий шкипер обрушил град упреков на капитана. На корабле слушали молча. Потом высокий человек поднял к губам мегафон:

— Расчаливайся, — коротко приказал он.

И началась спешная работа. Для того чтобы стать вторыми, нам надо было освободиться от троса, связывающего наши баржи с буксиром, передать рыжему шкиперу свой трос и закрепить его на обеих баржах.

— Поторапливайтесь! — время от времени передавали с буксира.

Там, видимо, чувствовали себя плохо. Маленький в сравнении с баржами, неглубоко сидящий буксир особенно страдал от качки. Некоторые волны почти начисто обнажали его днище, и он едва не опрокидывался на них. Мачты его описывали огромные полукруги в воздухе. А у нас случилась заминка. Конец троса, захлестнутый вокруг стальной серьги, не проходил в другую серьгу, побольше, не проходил всего лишь на какой-то сантиметр.

Иван Игнатьевич схватил молот, приказал матросу: «Держи!» — а сам с размаху ударил по серьге. Несколько раз ударил. Попробовал — не лезет. Тогда он быстро окинул взглядом нас, стоявших наготове вокруг него, и кивнул мне, указывая на молот:

— А ну-ка ты, здоровый, бей.

Он взялся за серьгу у самого основания — гибкий трос вырывался из рук — и положил ее на кнехт. Я неуверенно взмахнул молотом. Мне мешали руки Ивана Игнатьевича, и удар получился слабым.

— Бей! — свирепо закричал шкипер. — Как следует бей!

Я размахнулся еще раз, но в самый последний момент опять увидел руки Ивана Игнатьевича и отвел молот в сторону. Он скользнул по серьге и со звоном лязгнул о тумбу.

— Дурак! — заревел Иван Игнатьевич. — Бей, говорят! Людей утопим.

И я ударил. Потом еще и еще. Молот шел все свободнее, и каждый раз я все явственнее ощущал, как поддавалась серьга.

— Довольно, — наконец скомандовал Иван Игнатьевич.

Потом я вместе со всеми тянул трос, выхаживал якорь, но так и не мог отделаться от дрожи в коленях. Уже после того, как мы тронулись, я с ужасом спросил у Петьки:

— А что, если бы я ему по руке попал?

Петька сплюнул:

— А ему все равно. Ограниченные люди страха не знают. Ты вон как вспотел, а он даже не встряхнулся.

— Как ты можешь так? — возмутился я. — Ты сам… ограниченный человек!

И мы первый раз серьезно поругались.

Потом была ночь, похожая на ночь перед налетом вражеских бомбардировщиков. Облака, притянутые штормом, так низко опустились над морем, что, казалось, давили на палубу. Спать в нашей каюте не было никакой возможности, под палубой то и дело с грохотом натягивались приводные цепи — волна продолжала бить по многотонным рулям. Мы с Петькой до утра просидели в штурвальной рубке, всматриваясь в кромешную темноту, где далеко впереди, раскачиваясь, плыли красные, зеленые, белые огоньки буксира и передней баржи. Время от времени, вырывая из темноты то тугой гладкий бок волны, то пенный гребень, с буксира бил по нас луч прожектора. Он нашаривал нашу баржу и тотчас же успокоенно потухал. На корабле беспокоились о нас.