Читать «Дьюри, или Когда арба перевернется» онлайн - страница 38

Нодар Хатиашвили

«…Мне всегда казалось, что умные и красивые люди, не страдают. Кажется, правда, чего им страдать? Умные много знают, предвидят и поэтому не ошибаются. Для них ахиллесовой пятой может стать только страстная любовь, которая не подвластна рассудку. А у красивых? Эх! Какие они счастливые! Им даже ума не надо, им всё прощают, им все стараются угодить. Сколько раз я сама была свидетелем, как возмущается человек в автобусе, когда его кто-то случайно толкнёт, но сразу же, расплывается в улыбке, если ему на ногу наступит красивая женщина. Впервые я почувствовала, как ошибалась, когда начала читать дневник мамы. Меня просто поразило, что такая красивая, такая, как мне казалась, эгоистическая по натуре женщина Ица, для которой мир состоит только из её желаний, вдруг страдает и мечется. Первые страницы её дневника меня не тронули, я не могла понять свою мать и принять её мысли, возможно, именно потому, что психология красивой женщины ничего общего не имеет с психологией обычной девушки, а тем более внешне неинтересной. Я уже собиралась прекратить читать, но, к счастью, решила пробежать ещё несколько страниц и наткнулась на описание её возвращения в поезде.

…Мне вдруг стало страшно. Я хотела убежать, вырваться из вагона, где всё: стены, полки, столик – всё было неподвижно, а поезд мчался… За окном была жизнь, полная страстей и перемен. Я как зачарованная смотрела в окно. А в наше окно глядела ночь. Ночь была настолько тёмной, что я не могла разобрать, где небо, где земля. Я упорно смотрела в окно в поисках своей звезды. Вдруг я почувствовала, как Дьюри стал меня обнимать. Его руки сначала были настойчивы, но не успел он прижаться ко мне, я вся заледенела. К счастью, он быстро почувствовал, что лучше не возбуждать себя напрасно, и отстал. Вскоре ровное дыхание спящего Дьюри заполнило купе. Мне стало тесно, мне стало душно. Выйти я не могла. В тамбуре горел свет, но если бы проснулся Дьюри, то обязательно последовал бы за мной, и это было бы намного хуже. Я так прижалась к окну, что почти слилась с ним. Мерный стук колёс, дыхание спящего Дьюри, а перед глазами сплошная тьма, нет никакого ориентира, но ты хорошо знаешь, что ты мчишься куда-то, что тебя увозят дальше и дальше от места, где тебя любили, где было так хорошо, и везут в глушь. От сознания безысходности на меня навалилась тоска. Во мне не было никаких чувств. Даже гнева. Сколько времени я просидела у окна, не помню…»

Дьюри прервал чтение. Даже сейчас, когда прошло столько времени, не мог спокойно читать о том, что касалось жизни с Ицей, тем более, когда она писала о тех днях, которые он считал лучшими в их жизни. С тем, что Ица описывала их жизнь, он почти смирился, но то, что это тогда могло нравиться Чилле, его поразило. Он долго сидел, глядя на покрытую извёсткой стену, как на экран в кино, и ждал, что вот-вот на стене появится тот эпизод из их жизни, который всё сразу разъяснит ему. Однако вспоминались какие-то незначительные сцены, которые совсем не помогали ему понять что-то очень для него важное, а наоборот, только всё путали. К примеру, эпизод с отъездом. Увёз он её не потому, что ревновал, а потому, что в тот вечер собирались играть «по крупному». Конечно, он тоже должен был стать одним из участников этой игры. И всего за час до её начала Дьюри совершенно случайно стал невольным свидетелем заговора игроков против него. Он оказался в чужом городе, здесь у него нет других знакомых, кроме как раз тех, кто собирается его разорить. Не видя иного выхода из создавшегося положения, Дьюри решил уехать. Конечно, об этом не мог сказать Ице. Она бы не поверила, ведь одним из участников заговора был молодой интересный ловелас, умом и манерами которого восхищалась Ица с первого дня знакомства. Когда они оказались в вагоне поезда, и до Ицы дошло, что они едут домой, она вдруг набросилась на него и впервые повысила голос. Он отлично помнит, что сдерживал себя, подождал, пока Ица выговорится, и несколькими энергичными предложениями поставил её на место. Поняв, что с ним шутки плохи, Ица сразу присмирела и села у окна. Ему показалось, что ей стало стыдно за свою выходку, и Дьюри решил дать ей возможность самой во всём разобраться. Вскоре он даже потушил свет в купе, за что она его поблагодарила. Впервые за время их семейной жизни ему в тот вечер хотелось побыть одному. Надо было подумать о возможных последствиях бегства. К тому же никаких доказательств у него не было. Следовало представить всё так, чтобы не задеть ничьёго самолюбия, но и самому выглядеть достойно. Ица уткнулась в окно, а упорство, с каким она глядела в абсолютно тёмное окно, подтверждало, что ей просто стыдно смотреть ему в глаза. И за это он был ей благодарен. Он устроился на другом конце сидения, задумался и вскоре нашёл решение. Обрадованный, он решил приласкать её, но она, как ему показалось, наверное, ещё не простила себе своей выходки, и не была готова принять его прощение. От усталости он буквально валился с ног, и единственный раз в жизни он с удовольствием заснул один, чувствуя себя впервые хозяином положения. Это чувство он запомнил на всю жизнь.