Читать «Не родит сокола сова (сборник)» онлайн - страница 244

Анатолий Григорьевич Байбородин

Доль Овсень, доль Овсень!..

Мы ходили по всем.

По святым вечерам,

По глубоким снегам…

И вдруг угрожающе допела:

Кто не даст пятачка,

Тому дочку родить,

Вшивую, паршивую,

Шелудивую!..

— Отпотчуйтесь, да и валите с Богом, — мать торопливо налила по последней рюмочке на посошок, обнесла ряженых; те выпили, не чинясь, и пошли, было…

— А ты чо же, Груня, без мужика-то? – азартно крякнул отец. – Счас бы сели бравенько, сбрызнули на святки, песню спели.

Груня умолкла и по лицу пропыла сумрачная тень:

— Кого там, сбрызнули? Третью неделю не просыхат. Один уж привадился пить, как бирюк. Но счас Марусин мужик завернул, напару сидят. Звали, да лень им, старикам, задницы от лавки отрывать.

— Но ничо, мы стариков быстренько расшурудим…

Отец подхватился, быстро натянул на себя черную старушечью юбку, чиненную-перечиненную телегрейку и повязался шалью так, что остались видны лишь глаза, и кинулся вслед за машкарадниками. Мать проворчала, когда голоса ряженых загудели уже под окнами:

— Наш-то дударь туда же, зуде муде…Беса тешат… От Грунька-то, а, весела баба — одного парня схоронила, другой в кутузке сидит, а ей все нипочем — поет и пляшет. Веселится…

— Плакать что ли без передыху?! — неожиданно вступился за тетку Груню сын, неловко завязывая ярко-цветастый галстук, подняв коробистый ворот нейлоновой рубахи.

— Да уж хва бы придуривать-то.

— Пусть повеселятся, – перечил сын. – Праздник, все же… Да и не старая еще…

— Ага, молодая, пятый десяток разменяла. Песок уж с тёрки сыплется, а туда же, все бы петь да плясать. И наш дурачок за ей ударился. Дударь… Налакается-то ладно, а то ишо и пойдет шарошиться по ночи. А долго ли до беды – столь фулиганья в деревне развелось, что под потемки и на улицу не кажись. Мигом рога обломают.

Тут за окошком, словно дразня мать и выплакивая и свою, и чужую бабью кручину, моложаво и отчаянно заголосила Груня под балалаечный трезвон:

Пойду млада за водой,

Возьму старого с собой.

Возьму старого с собой,

Брошу в речку головой.

Брошу в речку головой,

Оставайся, шут с тобой.

— Совсем баба с ума рехнулась, – мать плюнула в стеклину и тут же кинулась на сына. — А ты куда чепуришься… жани-их? Куда опеть лыжи навострил?

— Куда, куда?! — дернул плечом Иван, и так, и эдак прилаживая шишкастый галстук под жестким, нейлоновым воротом.— К ребятам. Однокашники из города приехали.

— Тоже доиграетесь… Вон Машановская девка добегалась, хвостом довертела и принесла в подоле. Ладно хошь восемь классов кончила… Ох, Грунька, Грунька… – горько вздохнула мать, — допляшется, однако. Не приведи, Господи…— мать испуганно перекрестилась на божницу, но… слово — не воробей: вылетело, не споймать.

Долго в тот метельный вечер цыганила Груня с Марусей-толстой и Петром Краснобаевым, а ближе к полуночи так напотчевалась, что уже еле языком ворочала. На горе, на беду свою закурила, а тут ветер, и запалилась ватная борода…

Через неделю после Крещения Господня умерла в городской больнице от сильных ожогов… Плакала, убивалась Ванюшкина мать на похоронах сестреницы, болезненно помня сумрачное предречение, что невольно обронила в те святые перед Крещением, но… буйные вечера.