Читать «Неудержимая. 1000 км пешком по легендарному пути Камино де Сантьяго» онлайн - страница 35

Когда небо было затянуто и густой туман обволакивал все вокруг, что было нередко, мне казалось, словно это был странный сон, словно мое сознание унеслось в другое измерение. Тогда я этого не понимала, но так оно и было.

Казалось, до вершины идти было целую вечность. Радовало то, что я взяла с собой все эти протеиновые батончики (которые были основной моей ношей в сумке), потому что после небольшого перевала в Орессоне в восьми километрах вверх по горе до самого Ронсевальеса перевалов больше не будет. Я съела уже пять штук в течение дня.

Не знаю, что было хуже: подъемы, которые просто убивали мою спину и зад, или спуски, которые убивали мои колени, бедра и пальцы ног. На самом деле я уже столько раз ударялась пальцами ног, что каждый шаг отдавался острой болью, заставляющей меня порой вскрикивать.

Когда я только отправилась утром в путь, меня окружали другие паломники, и я долгое время шла с ними вровень, потому что мы шли довольно медленно. Однако вскоре они меня обогнали, и я часами шла совсем одна вниз по горе. Меня радовало быть в одиночестве. Я чувствовала странную, но воодушевляющую свободу.

Поднимаясь в гору, я шла в основном по каменистым тропам, по которым несложно было ориентироваться, но спускаясь вниз, из-за дождя, снега и слякоти, я увязала в густой и липкой грязи, которая сопровождала меня весь путь. Каждый раз, когда я касалась земли ботинком, грязь засасывала меня, словно зыбучие пески, крепко обволакивая мою ногу, не давая сделать ни шагу. Мне приходилось всячески трясти и вертеть ногой, чтобы высвободиться, из-за чего мои колени начинали болеть, поэтому мне приходилось делать это медленно и аккуратно. Весь день казался похожим на съемку замедленного действия.

Как только я вошла в ритм и уяснила, что единственное, что мне нужно делать до конца путешествия, – это ставить одну ногу перед другой, делать шаг, отталкиваться и дышать, мой разум становился все спокойнее. Затем после бесконечного, как мне казалось, затишья в моей голове мои мысли начали блуждать, вызывая воспоминания об отце.

Я начала чувствовать всю глубину негодования, накопившегося по отношению к моему отцу за эти годы, и все оправдания этому негодованию. Я думала обо всех случаях, когда, как мне казалось, его не было рядом, как он сердился или был раздосадован и бил меня, или как он не поддерживал меня, или не радовался за меня, как он, казалось, совершенно не интересовался мной и моими успехами. Я думала о том, как его редкое присутствие переросло для меня в чувство брошенности и что все это я тайно хранила в своем сердце, как глубокую рану.

Однако пока я шла, эти мысли переросли в мысли о тех трудностях, с которыми отцу пришлось столкнуться в течение жизни. Я начала глубоко размышлять об этом, и мое сердце открылось отцу, пока я проходила последние бесконечные и сложные километры, которые открывались передо мной.

Я вспомнила, как в одно из тех редких мгновений, когда он делился со мной чем-то личным, он рассказал мне один случай. В детстве, во время Великой депрессии, у него была любимая ручная свинка, но его семья зарубила ее и приготовила на ужин, пока он был в школе, а его братья смеялись над ним, когда он расплакался, узнав, что случилось с ней.