Читать «Сожжённые цветы» онлайн - страница 89
Яна Розова
Стены кабинета украшала коллекция афиш. Одна из них привлекла внимание Павла Петровича.
— Славяна Ожегова… «Ромео и Джульетта», премьера 1967 года.
— Ожегова была здесь звездой почти тридцать лет, — пояснил для прапорщиков Веселовский.
— Ожегова — моя тётя, — потушил его снобизм рыжий сыщик. — Она будет счастлива узнать, что её помнят в этих стенах.
Отец Сергий сдержанно кашлянул; не дожидаясь приглашения, сел в кресло.
— Итак?.. — спросил Веселовский.
Не тратя время на объяснения, сыщик спросил:
— А вы помните шабаш на Вальпургиеву ночь, который устроили студенты истфака десять лет назад?
— Ох…
Седов наморщил нос:
— Простите?
— Ох, помню. А мне бы не хотелось это вспоминать.
— Возможно, вам известно очень много полезных для следствия вещей, хоть и непонятно — что именно.
— Тут, я вижу, будет сеанс психоанализа?
Седов терпеливо улыбнулся:
— Артур Сергеевич, а что делал на том шабаше Гарик Симонян?
— Гарик? Вы думаете, что этот педиковатый шут поджёг церкви?
— А я думал, вы друзья…
— Я просто не могу отказать в помощи человеку, даже если он идиот. Придурь у меня такая.
— Так что по поводу шабаша?
— На самом деле это у Вани Фирсова спрашивать надо: он вместо меня проводил шабаш. Кстати, теперь Ванечка — значимый человек в области, а ведь я помню его студентом! Он играл в институтском ТЮЗе, которым я руководил. Очень талантливый актёр! Именно поэтому — и такой успешный политик…
— Понятно.
— О том вечере ничего сказать не могу. Тот же самый Гарик и напоил меня тогда. А у меня — склонность к припадкам. Не выношу пульсирующий свет, ритмичную тяжёлую музыку. И когда шабаш начался — врубили этот проклятый рок, свет замигал — и меня так выстегнуло, что мама дорогая! А какие галлюцинации тогда накрыли?! До сих пор вспоминаю, как самый жуткий фильм ужасов в своей жизни!
Ужасы сыщика не интересовали:
— М-да?..
— Жертвоприношение! — объявил Веселовский с нервным смешком. — Мне чудилось, что дьявол измывался надо мной, а я — ребёнок, бессильный против него. Гадостное такое чувство, ощущение самой глубокой мерзости, которая может быть сотворена людьми или нелюдьми… Тьфу. Выпить хотите?
Из ящика стола Веселовский достал бутылку виски.
— Нет, спасибо, — отозвался Седов, не впечатлённый воспоминаниями о давнем бреде. — А где я могу найти Гарика?..
Мастерская художника-оформителя отцу Сергию очень понравилась. В ней загадочно пахло клеем, сценой, пылью, которую собирают в свои мощные складки тяжёлые складки задника. Помещение в диком беспорядке населяли разные приспособы, превращавшие одномерную сцену в любой интерьер и экстерьер Вселенной. В их числе священник заметил балкончик Джульетты и бросил взгляд на жертву любви, стоявшую рядом. Седов мысленно отсутствовал.
Симонян, одетый в свободные штаны карго, кожаный жилет и романтическую белую рубаху, вышел из-за кучи бутафории, поигрывая крупным, осыпанным камнями православным крестом на толстой золотой цепи. Отцу Сергию такие символы откровенно не нравились: средневековье какое-то, да и показуха, а веры в этих побрякушках ни на йоту.
Паша назвался, напомнил об обеде у Фирсовых. Симонян свысока кивнул ему. Седов представил друга, на которого Гарик глянул с какой-то даже издёвкой, дескать, смотри-ка, поп — толоконный лоб!