Читать «Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия» онлайн - страница 371

Но даже и эта более чем умеренная оппозиция влекла за собой суровые кары – Осипов в 1975 г. получил 8 лет «строгого режима», Бородин в 1982-м (правда, уже не за самиздат, а за тамиздат) – 10 лет. На грани ареста в начале 1980-х находился наиболее значительный интеллектуал националистического диссидентства – всемирно известный математик И. Р. Шафаревич. В 1974 г. был выслан на Запад А. И. Солженицын, высказывавший в «Письме вождям Советского Союза» (1973) определенно националистические идеи. Но количественное влияние сам– и тамиздатских текстов русских националистов было крайне невелико.

Гораздо больший резонанс имела легальная печатная продукция «системных» националистов, участников так называемой русской партии, возникшей в среде русской гуманитарной интеллигенции в середине 1960-х и действовавшей на основе структур Всероссийского общества охраны па мятников и культуры. Ее ядро составили литературоведы В. В. Кожинов, П. В. Палиевский, критики А. П. Ланщиков, М. П. Лобанов, О. Н. Михайлов, Ю. И. Селезнев, В. А. Чалмаев, историки С. Н. Семанов и А. Г. Кузьмин, публицисты В. Н. Ганичев и Д. А. Жуков, поэт С. Ю. Куняев, театровед М. Н. Любомудров, художник И. С. Глазунов и др. Под влиянием РП находились журналы «Молодая гвардия», «Наш современник», «Москва», издательства «Молодая гвардия», «Современник», «Советская Россия». К ней тяготели так называемые писатели-деревенщики – В. П. Астафьев, В. И. Белов, В. Г. Распутин, В. А. Солоухин, В. М. Шукшин и др. Идеология РП, прикрывающаяся официальным «национал-большевизмом», подспудно, однако, вносила в него принципиально новое содержание. Кратко говоря: если в «национал-большевизме» русское обретало легитимность как то, что породило советское, то в версии РП, напротив, советское оправдывалось как органическое продолжение русской истории.

Большинство публицистов РП были далеки от коммунизма и марксизма, они осторожно, но последовательно реабилитировали православие, русскую религиозную философию и, в общем, самодержавие (Солоухин демонстративно носил перстень с изображением Николая II). Обе революции 1917 г. воспринимались ими как катастрофа, период до середины 1930-х гг. отрицался как нигилистический и разрушительный, зато «национал-большевистский» поворот приветствовался как возвращение к истокам. Власть компартии трактовалась как меньшее зло по сравнению с «вырождающейся» западной демократией, предполагалось, что она может постепенно отказаться от коммунистической идеологии и стать просто традиционной русской авторитарной государственностью (весьма, впрочем, идеализированно представляемой), поэтому прямая политическая оппозиция по отношению к ней не приветствовалась.