Читать «Душевная болезнь Гоголя» онлайн - страница 23

Смена настроения происходила чаще неожиданно. «Душа моя временами уныла, – писал он, – а через месяц я снова вольный казак». В письме Жуковскому он подробно описал одно из таких переходных состояний: «Когда я работал над первым томом «Мертвых душ», было безблагодатное настроение, изгрызалось перо, раздражались нервы, но ничего не выходило. Я думал, у меня отнялась способность писать, и вдруг мое болезненное душевное состояние обратилось к тому, что появилась охота наблюдать за человеческой душой. Живые образы начали ясно выходить из тьмы. Я чувствовал, что язык правилен и звучен, слог окреп».

В периоды подавленности и тоски ему трудно было собраться с мыслями, но он не щадил свой мозг и усилием воли заставлял его работать свыше возможных пределов. В 30-х годах периоды подъема настроения стали чаще сменяться спадами. «Сижу при лени», – писал он в таких случаях друзьям. Душа его, которая недавно была озарена светом надежд, неожиданно погружалась в скорбную печаль. Такое состояние отмечалось у него в феврале 1833 года. Гоголь пишет Погодину, что «находится в бездействии и неподвижности. Творческая сила не посещает меня». О том же сообщает Александру Данилевскому: «Ум мой в странном бездействии. Мысли так растеряны, что не могу их собрать в одно целое». Своему земляку Максимовичу он жалуется: «Если б вы видели, какие со мной происходят странные перевороты и как сильно у меня бывает все растеряно внутри. Сколько я перенес, сколько перестрадал».

Гоголь обратил внимание, что езда в экипажах действует на него благотворно и решил предпринять длительное путешествие за границу. К тому же суровый климат в России переносил тяжело и говорил друзьям, что бежит от него в теплые края Европы. В 1836 году он уезжает за границу. Погодину пишет: «Еду за границу. Там размыкаю свою тоску». Особенно глубокая депрессия началась у него в 1837 году, когда, находясь в Париже, получил известие о смерти Пушкина. Он был крайне потрясен этой трагической неожиданностью. «Невероятная тоска, – пишет он Плетневу. – Несколько раз принимался писать, но перо выпадало из рук моих. Все наслаждения жизни, все мои идеалы исчезли вместе с ним. Ничего не предпринимал я без его совета, ни одной строчки не написал без того, чтобы не видеть его перед собой. Что он скажет, что заметит, что одобрит, все одушевляло мои силы. Нынешний труд мой – есть его создание и я не в силах продолжать его».

Один из современников Гоголя писал, что «пуля Дантеса погубила сразу две славы русской словесности». Профессор психиатр Н. Н. Баженов (1857–1923) считал, что с этого времени у Гоголя «упадок гения и болезненное отношение к окружающему». Он все чаще стал погружаться в тоску и уныние и сам чувствовал, что меркнет огонь его воображения, что сердце окутывает скорбная печаль и мир вокруг становится мрачным и унылым, а его смятенная душа бьется о «непроницаемую тьму тревожных и тяжелых мыслей».