Читать «Арабы в мировой истории. С доисламских времен до распада колониальной системы» онлайн - страница 16

Политическое устройство племени находилось в зачаточном состоянии. Его главой был сеид или шейх, избранный вождь, который редко был кем-то большим, нежели первым среди равных. Он скорее следовал за мнением племени, а не вел за собой. Он не мог ни взимать налоги, ни назначать наказания. Права и обязанности принадлежали отдельным семьям внутри племени, но никому снаружи. Функция «правительства» шейха состояла в арбитраже, а не в командовании. Он не обладал полномочиями принуждать, и само понятие власти, царского положения, публичного наказания и т. п. было ненавистно арабскому кочевому обществу. Шейх избирался старейшинами племени, как правило, из числа членов одной семьи, в каком-то смысле рода шейхов, называемого Ахль аль-Байт, «люди дома». Советы ему давало собрание старейшин – меджлис, состоящий из глав семей и представителей кланов племени. Меджлис был рупором общественного мнения. Видимо, существовали определенные различия между кланами – более знатными и остальными.

Жизнью племени управляли обычаи, сунна и традиции предков, которые были обязаны своим авторитетом уважению к прецеденту вообще и подчинялись только общественному мнению. Племенной меджлис был его внешним символом и единственным инструментом. Главным, что социально ограничивало господствовавшую анархию, был обычай кровной мести, возлагающий на родственников убитого обязанность отомстить убийце или его сородичу.

Религия кочевников представляла собой в некотором роде полидемонизм, родственный язычеству древних семитов. Существа, которым поклонялись, по своему происхождению были обитателями и покровителями отдельных мест, жили в деревьях, источниках и особенно в священных камнях. Были среди них некоторые божества и в обычном смысле, преодолевшие в своем могуществе границы чисто племенных культов. В число трех важнейших входили Манат, Аль-Узза и Аллат, последнее из которых упомянуто у Геродота. Эти трое подчинялись более высокому божеству, которого звали Аллах. В племенной религии не было настоящего священничества; кочевники, переселявшиеся с места на место, перевозили своих богов с собой в красном шатре, чем-то вроде ковчега завета у евреев, который сопровождал их в битвах. Их религия была не персональной, но общинной. В центре стояло племенное божество, которое обычно символизировал камень, а иногда и какой-либо иной предмет. Он хранился у рода шейха, который таким образом пользовался некоторым духовным престижем. Божество и культ были символом племени и единственным идеологическим выражением его чувства единства и сплоченности. Соблюдение племенного культа выражало политическую лояльность, отступничество было равно измене.

Единственным исключением из этого кочевого образа жизни были оазисы. Там небольшие оседлые общины сформировали зачаточную политическую организацию, и видное семейство оазиса обычно осуществляло в некотором роде царскую власть над его обитателями. Иногда правитель оазиса претендовал на некую неопределенную меру сюзеренитета над соседними племенами. А иногда один оазис получал власть над соседним оазисом и таким образом основывал эфемерную пустынную империю. Стоит упомянуть лишь одно подобное царство – Кинду, поскольку ее возникновение и расширение во многих смыслах предвосхитило последующее распространение ислама. Царство Кинда расцвело в конце V – начале VI века на севере Аравии. Могущественное вначале, даже простершееся на территории приграничных государств, оно рухнуло из-за отсутствия внутренней сплоченности, а также потому, что не смогло проникнуть за преграду, возведенную Византийской и Персидской империями, в то время гораздо более мощными, чем несколько десятков лет спустя, когда им пришлось столкнуться с наступлением ислама. Царство Кинда оставило более прочную память по себе в арабской поэзии. К VI веку арабские племена полуострова обладали стандартным, общим поэтическим языком и техникой, независимыми от племенных диалектов и объединяющими арабские племена в единой традиции и единой передаваемой изустно культуре. Этот общий язык и литература в большой степени были обязаны своим побудительным импульсом и развитием достижениям Кинды и памяти о ней как о первом великом совместном свершении центральных и северных племен. В течение VI века она достигла полной зрелости.