Читать «Воспоминания о Николае Глазкове» онлайн - страница 16

К некоторым из называемых поэтов Глазков позже переменил отношение, да и не всегда одни и те же имена повторялись, можно было импровизировать. Кстати, о перемене отношения. Я как-то заговорил с Колей о Лебедеве-Кумаче, и он сказал, что у того есть прекрасные строчки, и процитировал:

Мы-ста, да я-ста, рабочий класс-то, я-ста, да мы-ста, в рот тебе триста!

Основным критерием при оценке поэта было — войдет в историю или нет. Об одном из участников этой компании Коля написал шутливое стихотворение с рефреном-утверждением: «Не войдет в историю!» Предсказание, увы, оправдалось. В свою очередь сам Глазков сплошь и рядом сталкивался с неприятием его поэзии.

Вы, которые не взяли Кораблей на абордаж, Но в страницы книг вонзали Красно-синий карандаш, Созерцатели и судьи, Люди славы и культуры, Бросьте это и рисуйте На меня карикатуры!.. Я пока не мыслю здраво И не значусь в статус-кво. Перед вами слава, слава… Но посмотрим кто кого?.. Слава — шкура барабана, Каждый колоти в нее, А история покажет, Кто дегенеративнее!

В эти же предвоенные годы поэт увлечен идеей Поэтограда и выражает уверенность, что развитие человечества идет по пути Поэтограда, где нравственные и художественные ценности будут создаваться и определяться поэтом.

Путь-дорога Без итога Хвалится длиной. Скоро вечер, Он не вечен, Ибо под луной! Или прямо, Или криво, Или наугад, Все пути Ведут не к Риму, А в Поэтоград… Истину глаголят Уста мои Про Поэтоград, Где живут поэты И пьют аи.

Время и история внесли свои коррективы в мечту о Поэтограде и заставили его по-иному взглянуть на себя довоенного:

Был легковерен и юн я, Сбило меня с путей Двадцать второе июня — Очень недобрый день. Жизнь захлебнулась в событьях, Общих для всей страны, И никогда не забыть их — Первых минут войны!..

Колю первых дней войны я вижу очень тихим, замкнутым в себе и почти неразговаривающим, во всяком случае, я не помню ни одного его слова. Ему было плохо, он и не пытался скрыть это.

Был снег и дождь, — и снег с дождем, И ветер выл в трубе. От армии освобожден Я по статье 3-б. Вздымался над закатом дым, И было как пожар, Когда я шел ко всем святым И не соображал.

Вскоре после начала войны в Москве была объявлена воздушная тревога, оказавшаяся учебной. Когда Коля вместе с Ларисой Александровной шли в бомбоубежище, он по пути из прихожей захватил стоящую там тоненькую кавказскую тросточку и на вопрос, зачем берет ее, ответил: «А зачем ей пропадать?» Позже цикл стихов 41—42-го годов объединится общим заглавием «Сорок скверный год», а о себе скажет: