Читать «Следы ангела (сборник)» онлайн - страница 18

Спустя время Илья уже забыл про паутину и наслаждался колодезной водой. Ох, что за вкус у воды из старого колодца на кромке дня! Если и есть живая вода, о коей бабки сказывают, так вот она откуда и когда берется. Да и разве можно сказать, что кто-то жил, если такую воду хоть раз не испил. И если не пил ее жадно, литрами, окунаясь в ведро всей своей головой. Вот и Илюша все не мог остановиться, чем смешил деда до коликов.

– Ну, водохлеб, ну весь в деда, ну дай мне-то уж хлебнуть… Перестань, перестань, а то простудишься, бабка нас обоих живьем съест, – пытался остановить жажду внука Бояров.

Напились они тут оба вдоволь. На месяц вперед.

– Ну что, хорошо тебе, мужик?

– Хорошо деда!

– Ну, потопали домой.

Снова зашумела под ногами трава, где-то в стороне проснулись затихшие на ночь кузнечики.

– А ты мне про батюшку еще расскажи, а? – врезался в вечерние звуки голос мальчика.

Михаил Афанасьевич аж вздрогнул. Не ожидал уж что Илья еще помнит об их разговоре.

– Ну так расскажу… А на чем мы там остановились-то, на цыганах?

– Нет, на мужиках, как их смертью испугали, и всем смешно было, – напомнил Илья.

– А, да, да… ох, и хохотали мы… Но короток век у смеха.

Чеку, помнишь, что с Гришкой-то у храма сцепился, зэк бывший? Его Анютка, с которой жил он, пьяного из дома выкинула, под ночь, довел ее совсем, бедную. И вот он, с чего-то решил к батюшке пойти. Так, мол, и так, жена выгнала, дай я у тебя переночую, не побеспокою, утром рано мириться пойду. Ну, отец Никодим добрая душа: «Заходи, места не жалко, у меня вон как раз диванчик, Гришка принес свой старый, а я на раскладушку лягу. «Благодарю, отец, век не забуду». И улегся на диван, а пьяный – язык как помело, не держится, вот он давай про иконы спрашивать, да про утварь всякую, что у батюшки была. А зачем это нужно, да зачем то? Больше всего его внимание подсвечник привлек из чистой меди, его отец Никодим из храма по-прежнему на ночь забирал к себе, а то мало ли кто искусится.

«Что, прям, старинный?» – заинтересовался Чека. «Да, бабки говорят, еще до революции стоял, возле иконы Николы Угодника, кто-то его забрал к себе после закрытия, да так и сохранил», – рассказал батюшка. «Вот народ-то какой у нас! Самый лучший в мире народ. Другие бы уж пропили давно, а эти сохранили», – помело Чеки работало без перебоя. «Да, Божий народ, чего говорить». И батюшка перевернулся к стене, спать собрался.

«И откуда ты такой выискался, прям святой, все тебя так и кличут, слышь, отец?» – «Это плохо, грешник я, больше тебя грешник…» – «А чего ты в рясе-то тогда? Грехи замаливаешь?» – «Каждый сам выбирает себе, как каяться, я вот рясу выбрал», – уже сквозь сон отвечал батюшка. «Интересно ты говоришь, умный, ешкин кот», – не унимался Чека, да во время заметил, что спит уж отец, тут совесть свою вспомнил зэк, замолчал.

Лежит себе дальше Чека, не спится, ворочается, да на подсвечник медный засматривается, да на иконы, да время от времени на батюшку озирается – спит, или нет. А нечистые, видать, мучают, чего-то нашептывают ему, вот он уж и встал с дивана-то, да потом снова лег, вздохнул тяжело, снова привстал, в окно посмотрел, а чего там – ночь кромешная, окно только какое-то горит в доме за рекой. Еще поежился на кровати, да вроде и уснул. Но через пять минут как подскочит, будто под ним черти сковородку раскалили, как подскочит, и руку в карман, а у него там ножик. Он вообще с ножом-то не расставался, в баню даже с ним ходил, ну, душегубец, чего с него взять. Этим ножом его однажды и закололи.