Читать «Кругосарайное путешествие» онлайн - страница 23

Татьяна Юрьевна Стамова

– Кто капитаны-то у вас, я забыл. Так… Залепин, Фрост. Перерыв закончился. Начинаем игру. Руки пожмите.

Никмих не терпел проволочек.

Залепин и Фрост обменялись быстрым рукопожатием.

Ладони у них были одинаково тёплые и влажные.

Никмих свистнул. Игра пошла.

Химическое явление

Где Природы толковый словарь,Бестолковая, скажешь, наука?Как понять эту синь, эту хмарь,Эти скорости света и звука?Длится медленный снег —в чём тут дело?Как двусмысленно всё ж бытиё:То ли небо к земле охладело,То ли жить не смогло без неё?

Химички все боялись. У неё были серые глаза, глядевшие поверх всех в одну точку. Она, не здороваясь, в гробовой тишине подходила к доске и, повернувшись к классу спиной, говорила замогильным голосом: «Пишем: ЛАБОРАТОРНАЯ РАБОТА».

И на доске появлялись написанные ровнейшим почерком (как для первоклашек) два этих отвратительных слова. А дальше были слова, понятные только тем, кто знает химию, а для остальных почти не имеющие смысла.

На партах, как орудия инквизиции, стояли штативы с пробирками, горелки, колбы, пузырьки с реактивами.

И вот работа начиналась. Все панически переглядывались. Руки дрожали. Глаза то закатывались к потолку, то тупо читали надписи на пробирках, то с надеждой косились куда-нибудь вбок или под парту.

Химичка любила провокационно выйти из класса, а потом быстро зайти, застав половину класса на месте преступления. Но они, уже зная эту её вредную привычку, были осторожны.

А иногда она ходила между партами и отпускала убийственные реплики, от которых кровь стыла в жилах, а мозги совершенно отказывались варить.

Лабораторная по химии была самой нервной из всех контрошек. Если у тебя дрожит рука на сочинении, то за кривой почерк никто оценку не снизит. Да и двойка ещё не конец жизни.

Но когда трясущимися руками льёшь или сыплешь в пробирку неизвестно что, то дело сильно пахнет керосином.

Сегодня лабораторка ничем не отличалась от других. Химичка подошла к Воробьёву и Мырзину на первой парте в первом ряду, сделала своё любимое каменное лицо и голосом, в котором чувствовалась не то кислота, не то щёлочь, произнесла:

– Пол-урока прошло – всё в том же виде. Что, Воробьёв, у тебя там на потолке – таблица Менделеева? – И прошла дальше.

Там, где сидели отличницы, Лапшина с Крупенниковой, она даже не задержалась, только удовлетворённо сказала: «Та-а-ак…»

Но, пройдя ещё две парты, чревовещательно возгласила:

– Какая тут должна быть реакция? Что у нас окисляется? Что восстанавливается? – Она возвела глаза к потолку, как будто там отпечатался весь учебник химии.

У всего класса, кроме Лапши с Крупой, начали трястись поджилки и отключаться мозги.

Но вдруг она осеклась. У неё за спиной, в среднем ряду, что-то зашипело, потом раздался треск и истерический визг Ирки Кувалдиной.

Химичка резко повернулась на сто восемьдесят. Кувалда, вскочив, трясла руками над партой, с испугом глядя на свою драгоценную синюю юбку – гофрированную. А Кузьмичёв, весь надувшийся и красный, делал попытки вылезти из-за парты, над которой поднималось маленькое зловонное облачко.

В химичке откуда-то взялась настоящая кошачья прыть. Она рванулась, как герой на амбразуру, и выключила горелку. Но дело было уже сделано: неправильная реакция произошла и загадочная жидкость с шипением излилась на парту.