Читать «Святая мгла (Последние дни ГУЛАГа)» онлайн - страница 14

Ему были ведомы числа любви, судьбы,

Ему было ведомо, как были сотворены из чисел и связаны

Звезды, море и суша.

Он все числа любил, как своих детей, однако одно цифровое сочетание было предопределено ему судьбой. Это было число «двадцать шесть».

Его первый значительный труд был посвящен развеянию в прах советского мифа о двадцати шести бакинских комиссарах, который на деле оказался чистейшей выдумкой, ложью советской пропаганды, что произвело на тогда совсем молодого, не искушенного мистикой исследователя глубокое и неизгладимое впечатление: во-первых, из двадцати шести бакинских комиссаров расстрелянными оказались двадцать семь, и дальше – среди них лишь девять были комиссарами, собственно бакинцев было двое и т. д. И чем глубже он исследовал миф о двадцати шести бакинских комиссарах, тем чаще повторял: «Шаумян-Джапаридзе-Азизбеков-Фиолетов» (при этом оказалось, что даже лидерство армяно-грузино-азербайджано-русских большевиков было данью интернационализму, а настоящими лидерами были армяно-грузино-русские большевики Шаумян-Джапаридзе-Корганов-Петров), так что он уже не мог избавиться от этого действительно навлекающего беду числа: ему везде мерещилось злосчастное число «двадцать шесть» и его сумрачный заместитель, злосчастное число тринадцать. Ведь номер телефона Хомизури в Ереване начинался с двадцати шести, сумма цифр также составляла двадцать шесть, и, когда ему заменили номер, сумма цифр осталась прежней – 26! Затем еще раз поменяли номер телефона – а сумма цифр не изменилась! «Мистика!» – с искренним волнением говорил Жора. Моему тбилисскому номеру до двадцати шести не хватило единицы! Год ведь состоял из дважды двадцати шести недель! А Леониду Ильичу Брежневу до трижды двадцати шести не хватило трех лет! Короче, как говорят русские, опять двадцать… шесть!

В конце концов любящее Жору общество за проявляемую в нашем лагере особую преданность и верность числу «двадцать шесть» приравняло его к новой числовой постоянной – к одному «хомизури», – которая была отмечена заглавной латинской буквой «Н», а по очень сложному дополнению замечательного политзаключенного, математика-тополога Вадима Анатольевича Янкова, одна седьмая была названа одним «жориком» и была обозначена маленькой латинской буквой «h» (предложение применить латинские буквы исходило от меня). Сложность дополнения Янкова заключалась в том, что в числе «двадцать шесть» он сложил цифры (получил восемь), затем из полученного вычел один (получил семь) и ввел одну седьмую, то есть «жорик». А верхом сложности было то, что в ответ на вопрос, почему же он вычел эту единицу, Янков приносил самодельную грифельную доску и огромный стилус, в течение трех часов писал, стирал, дрался, доказывал и кричал, что если мы так не поймем, то разжевывать для непрофессионалов он больше не в силах.