Читать «Ледяной клад» онлайн - страница 95
Сергей Венедиктович Сартаков
Анатолий отстранил ее, сказал торопливо:
"Ну, хорошо, хорошо, Марочка. Тут я и сам виноват. Время позднее. Спать, спать, - он снова поцеловал ее, толкнул легонечко к кровати. - Стели постельку. А завтра мы подумаем, как все это поправить".
Анатолий сразу заснул, усталый, прозябший, заснул, обнимая ее, а она до утра и глаз не сомкнула, плакала. Слова Анатолия "подумаем, как это поправить" все явственнее и явственнее звучали у нее в ушах, как беспощадный смертный приговор невинному человеку.
И потом потянулись бессчетные дни то быстрых и острых, то невыносимых своей тягучестью разговоров. Все об одном и том же: как поправить... Что "поправлять"? Все ее существо противилось этому. Но Анатолий нежно просил. Елизавета Владимировна твердила: "Так делают многие, доченька. Будь разумной. Их будет потом еще сколько захочешь. Зачем тебе так рано? Вы же сами жизни еще не видели".
И она сдалась.
Окно начало заносить тонкой ледяной пленкой. Баженова видела на стекле уже не лицо свое, а только тень от головы и вовсе потускневший огонек.
...Она тогда не помнила, как сказала "да". Сказала против воли, против желания. Она устала сопротивляться. И она верила: если говорит Анатолий, если говорит мать - это правильно. Они лучше знают, и они любят ее. И разве можно было уже тогда угадать, что потом случится?..
Елизавета Владимировна на печке горько вздохнула: "О, господи, господи!" Стекло в окне становится все мутнее. И тень на нем от головы Баженовой - чернее.
...Тогда, давно, Елизавета Владимировна с озорнинкой в глазах подмигнула: "Благослови тебя господь, доченька!"
Анатолий сказал ей, тихонько и осторожно лаская: "Больше тянуть никак нельзя, станет опасным. Мама завтра тебя отведет".
И больно-больно сжалось сердце, хотелось заплакать, закричать. Но Анатолий так просит... Так "этого" хочет! Для любимого человека нужно жертвовать всем.
"В больницу?" - вся побелев, спросила она.
"Не бойся, Марочка. Это, говорят, вовсе и не долго и не больно. Это в тысячу раз лучше, чем дожидаться, когда он сам..."
Все последние дни они разговаривали только так - местоимениями, ничего не называя прямо. И это было как тайна, как глухо скрытый, бесчестный заговор против кого-то. Но ведь в больнице все "это" сразу раскроется - и после для всех, для всего поселка...
"Толик, кто будет в больнице делать это?"
Она боялась, что мужчина. Хирургом в больнице был мужчина. И она не знала точно: хирургия "это" или акушерство. Анатолий ответил не сразу, он все поглаживал ей волосы и целовал ее в ключицу.
"Марочка, это не в больнице. Это сделает одна милая женщина у себя на квартире. Она очень опрятная, умелая, и у нее есть такая специальная штука... Всего две минуты. Завтра - суббота, а в понедельник ты будешь уже как всегда. Никто и не догадается. А ты, Марочка милая, ни капельки не тревожься. Внуши себе, что ты идешь... ну, просто... в лабораторию. Там иногда ведь тоже делают пальчикам чуточку больно".
"Я думала, в больнице", - сказала она.
Оттого, что "это" останется никому неизвестным, становилось легче, но слова "одна женщина у себя на квартире" все же заставляли сердце замирать еще сильнее.