Читать «Наука о мозге и миф о своем Я. Тоннель эго» онлайн - страница 237

¹¹ Поскольку медитация и духовные практики явно имеют целью правильные формы сознательности, как и интеллектуальная честность явно нацелена на особую форму добросовестности, я хотел бы обратить внимание на два обстоятельства, почти забытых даже в современной академической философии. Английское слово «сознание» (conscience) происходит от латинского conscientia, которое первоначально означало «совместное знание», но также и «сознание», и «совесть». Первое интересное обстоятельство состоит в том, что на протяжении почти всей западной истории философии сознание было связано с совестью (Декарт в семнадцатом веке первым разделил совесть и сознание, положив начало современному пониманию сознания). До современной эпохи не иметь сознания означало и быть бессовестным. Латинский термин conscientia, в свою очередь, — это перевод греческого термина syneidesis, относящегося к «моральному сознанию», «совместному осознанию собственных дурных действий», «внутреннему сознанию», «сопутствующему сознанию» или общему знанию, к «беспокойному внутреннему сознанию». Древние мыслители рассматривали также и «чистоту сознания» в связи с нормативной позицией, и особенно, с существованием внутреннего наблюдателя. Демокрит и Эпикур уже философствовали на тему нечистой совести, а Цицерон ввел неподражаемый термин morden conscientiae — муки совести, или, как говорят по-немецки, укусы совести. Из этого следует, что еще до христианских философов существовала идея, что совесть есть форма внутреннего насилия, способ постоянно делать себе больно. Мне представляется интересным, что все эти раннефилософские концепции выглядят совсем иначе, когда рассматриваешь их не в свете христианской метафизики вины, а свежим и непредвзятым взглядом через призму новой светской духовности или азиатской традиции формальной практики культивирования внимательности. «Сознание как свидитель», в частности, может оказаться чем-то совсем не похожим на внутреннее обвинение, обескураживающее и выносящее приговор, на механизм наказания самого себя, усвоенный через христианское образование. Он может иметь отношение к альтруизму, мягкости и точности, к неосуждающему сочувствию, а не быть генератором внутреннего конфликта. У ранних философов встречается еще одна интересная мысль о том, что действующий делится своим знанием с идеальным наблюдателем. Однако так и не было найдено убедительных доказательств, что этим идеальным наблюдателем является личность или то или иное внутреннее Я. В итоге у ранних авторов западной философии можно извлечь следующее: сознание — conscientia — это часть сознающего субъекта, его внутреннее пространство, в которое не проникает сенсорное восприятие; это внутренняя святыня, где человек может при жизни встретится с Богом, где содержится тайное знание о его поступках и доступное лишь ему знание о содержании его мыслей, то есть это место, где встречается идеальная и реальная личность. И, согласно христианской философии, эта встреча оказывается «свидетельством грехов» личности. Опять же, интересно отметить, что слово «свидетельство» может пониматься совершенно иначе, как процесс, не относящийся ни к какой личности или самости и характеризующийся упомянутым сейчас качеством неосуждающего сострадания. В этом смысле сознание должно пониматься как нечто, чем мы обладаем лишь время от времени и что мы вновь можем потерять. Для философа Христиана Вольфа, который первым перевел с латыни на немецкий термин «сознание», оно, несомненно, способность>, не имеющая никакого отношения к мышлению, а только к внутреннему вниманию; оно подразумевает способность воспринимать «движения души» и, прежде всего, замечать сам факт собственного мышления. В 1719 году Вольф так выразил эту мысль: „Solchergestalt setzen wir das Bewust seyn, als ein Merckmahl, daraus wir erkennen, dass wir gedencken“. («Мы можем приложить понятие сознания к способности знать, что мы думаем».) Итак, что же такое сознание? Это то, что позволяет вам заметить, что вы сейчас думаете; любопытно, что это звучит совершенно иначе в свете последних исследований бессознательного блуждания мысли. Более того, каждый, практикующий медитацию, хорошо понимает, что значит думать не замечая, что думаешь. Вторая, важная в контексте этого очерка мысль заключается в том, что даже в традиции западной философии существовала многосторонняя и глубокая связь не только между совестью и сознанием, но и между понятием дорефлексивного внимания и сознанием как таковым. Тут подразумевается не столько собственно когнитивная способность, мышление высшего порядка, концептуально опосредованная форма метамышления, сколько нечто гораздо более тонкое, а именно „Achthaben auf die Veränderungen der Seele“ (осознанное внимание к движениям души) — та форма внутреннего внимания, которая опосредованно связывает нас с миром. И эта мысль тоже ясно выражена еще Вольфом: „Ich habe schon oben erinnert, was das erste ist, so wir von unserer Seele wahmehmen, wenn wir auf sie acht haben, nehmlich, dass wir uns vieler Dinge als ausser uns bewust sind“. («Я уже напоминал выше: первое, что мы воспринимаем от нашей души, когда уделяем ей внимание, это то, что мы осознаем много вещей как внешних нам».) См. § 195 и § 194 работы Вольфа, изданной в Халле в 1720 году „Vernünftige Gedanken von Gott, der Welt und der Seele des Menschen, auch allen Dingen überhaupt“ («Разумные мысли о Боге, мире и человеке, а также о всех вещах вообще»). Хорошим началом для знакомства с современными исследованиями блуждания мысли (то есть потери внутренней автономии через потерю осознанности в вышеописаном смысле) является Schooler J. et al. Meta-awareness, perceptual decoupling and the wandering mind // Trends in Cognitive Sciences 15(7): 2012, 319-326.