Читать «К другому берегу» онлайн - страница 87
Евгения Георгиевна Перова
– Он такой красивый! А как на вас похож!
– Да, похож. И хорошо, что в меня пошел, а то отец наш невыразительный был. Но орел. Как пел! Запоет – все бабы его!
– Скучаете по нему, да?
– Скучаю! Столько лет прошло, а все скучаю.
– А вы… ревновали его?
– Еще как! И он меня. Ой, у нас такие скандалы были – вон, Лёшка расскажет, как он над нами потешался! Оба горячие. У меня прадед-то итальянец был, художник.
– Правда?!
– Вот Лёшка, похоже, в него. Да еще и отцовского темперамента добавилось – гремучая смесь.
Она увидела, что «гремучая смесь» маячит в дверях, и серьезным тоном добавила:
– Ты уж, дочка, держи его в руках, не балуй!
– Ага, спелись, – грозно сказал Леший. – Давай, учи ее, учи мне на голову. Нет, это что ж такое, на пару минут оставил…
– Иди, не мешай нам! Ты там вещи собираешь, вот и собирай! А будешь скандалить, Марина еще подумает, пускать ли тебя.
Марина смеялась, а Леший, скроив обиженную мину и трагическим жестом запахнув воображаемый плащ, гордо ушел.
– Вот, видала? Отец его такой же был, один в один. Такой же… цирк-шапито. Лёшка-то – даже в театральный хотел поступать! Отговорили мы с отцом, а может, и зря.
Потом пили чай, и Марина, совершенно уже успокоившаяся, машинально ела одну плюшку за другой, пока Леший, глядевший с умилением, не погладил ее по голове и не сказал:
– Кушай, Мо́кушка, кушай! Поправляйся!
Марина заморгала, глядя то на ватрушку, то на Лёшку, и он, не выдержав, захохотал. А Лариса Львовна дала Лёшке подзатыльник:
– Ты что к ней пристаешь! Ешь, дочка, не смотри на него. И кормишь ты ее плохо. Вон, худая какая. Ты, Марин, знай: он у меня все умеет – и готовить, и стирать, всему научила.
– И швец, и жнец, и на дуде игрец! – сказал Леший с набитым ртом и опять получил подзатыльник.
– Ты уж много не суетись вокруг него, избалуешь.
«Вот моя семья!» – подумала вдруг Марина. Она никогда раньше не испытывала такого чувства: дочка да мама, что это за семья! Холодный дом. А теперь…
В такси они сидели, обнявшись, и тихонько разговаривали, забыв про водителя.
– Лёш, мама сказала, что у нее прадед итальянец был, правда?
Марина так естественно произнесла это «мама». Леший был тронут.
– Правда. Художник, приехал в Россию в Академии преподавать, женился тут на русской, сам обрусел. Жалко, ничего не осталось, кроме преданий – все пропало, такая жизнь была.
– Надо же! Вот смотри – гены. И ты художник.
– Художник… от слова худо.
– Ты в театральный хотел поступать, да?
– А я поступил. Почти.
– Как?
– Да я им не рассказывал. Я сдавать пошел так, на дурачка – себя проверить. Не волновался ни капли. Развлекался! Меня с первого тура – сразу на третий, и там прошел, но экзамены уже не стал сдавать, забрал документы. Уговаривали меня.
– Лёш, а почему? Ты же такой артистичный!
– Да не мое это. Я как посмотрел на ребят, что там сдавали – мама дорогая! Горят все, прямо дымятся! Одна даже в обморок упала. А тут я – погулять вышел. Нет во мне этого придыхания, знаешь: «Театр!.. Любите ли вы театр так, как я люблю его, то есть всеми силами души вашей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому только способна пылкая молодость, жадная и страстная до впечатлений изящного…»
