Читать «Гремящий порог» онлайн - страница 2

Франц Николаевич Таурин

Федор Васильевич остановился на крыльце, отер кепкой пот с лица и устало опустился на ступени. Сказал Любе с укором:

— Что же вы, девчата, самовольничаете? Сто раз говорил вам, не хватайтесь за бревна. Ваше дело — сучья убирать.

Люба потупилась.

— Чем вам это бревно помешало?

— …Это я… это я виноват, — решился, наконец, Аркадий. — Я хотел костер развести… на этом месте… чтобы ближе сучья подносить…

Федор Васильевич как будто только заметил его.

— Заботу проявил? — жестко переспросил он. — Толкнул донку под комель, а сам выпрягся!

— Я…  споткнулся.

— С этих пор начнешь, всю жизнь спотыкаться будешь.

Откровенное презрение бригадира словно подхлестнуло Аркадия.

— Вы больше моего виноваты! Это не женский труд!

— Верно говоришь, не женский. Только чей же, если такие лбы от работы прячутся?

— Вы мне нотации не читайте! Я…

— Мне с тобой и говорить тошно. Пусть тебе нотации читает Кузьма Сергеевич. Скажи ему, что я тебя из бригады выгнал.

Аркадий опешил. Он собирался козырнуть именем отца. Теперь сказать ему было нечего.

Но Федор Васильевич уже и не смотрел на него.

— Люба, беги на участок, — сказал он. — Забирай первую машину — и сюда. Я тут обожду. И скажи, чтобы позвонили в больницу.

Представитель главка в продолжение всего разговора расхаживал по кабинету из угла в угол. Это раздражало Набатова. Было в этой манере Круглова что-то начальственно-покровительственное, даже пренебрежительное. Во всяком случае, несовместимое с серьезным разговором, который они вели.

— Мне, дорогой Кузьма Сергеевич, понятны ваши патриотические, так сказать, чувства. Увлеченность своим делом всегда похвальна. И я могу вас понять.— Круглое остановился у открытого окна и картинным жестом простер руку.— Дикое величие природы! Потрясающая воображение мощь этой великолепной реки! Противоборство человека и стихии!.. Должен признаться, дорогой Кузьма Сергеевич, в душе я тоже романтик…

«Чиновник ты, а не романтик»,— подумал Набатов и, словно опасаясь, как бы не сказать лишнего, крепко сцепил зубы, так что крупные желваки обозначились на его широком скуластом лице.

— …Но, кроме романтики, существует экономика, с ее железными законами, и в наш сугубо практический век она и определяет направление технического прогресса.

Набатов откровенно поморщился, но Круглов не заметил этого; он снова зашагал по кабинету, неторопливо переставляя длинные ноги.

— Я могу вас понять,— повторил Круглов,— но вы видите только свою стройку и, поскольку ваш кругозор ограничен столь тесными рамками, вам, уважаемый Кузьма Сергеевич, трудно быть объективным. И вы упускаете из виду весьма существенные обстоятельства,— Круглов произносил слова отчетливо и размеренно и каждым шагом словно припечатывал каждое свое слово,— весьма существенные: время и деньги. Что время—те же деньги, давно известно, а наше время — вы понимаете, в каком смысле я это говорю,— дороже всяких денег…

— Павел Петрович,— не выдержал Набатов,—мы инженеры и аргументировать должны не общими рассуждениями, а цифрами и расчетами!