Читать «Твоя любовь сильнее смерти (сборник)» онлайн - страница 113

Лошадка

За селом на площади около одного гектара расстилался Цыганский луг. Это название появилось с незапамятных времен. Сколько себя помнили сельские старожилы, каждую весну в конце апреля приезжали цыгане и разбивали на этом лугу свой табор. Старшим в таборе был атаман, потому как о цыганском бароне в то время еще не слыхали.

Атаман – это официально, а для сельчан это был хромой цыган Гришка. От атамана у него был разве что высокий рост, отчего хромота его еще больше бросалась в глаза, да черная курчавая шевелюра необычайной густоты, которая служила ему зимой и летом вместо то ли цыганской шапки, то ли атаманской папахи.

Определить возраст хромого Гришки было невозможно, потому что на протяжении обозримых лет внешность его не менялась. Злые бабьи языки поговаривали (особенно если из курятника исчезала очередная несушка), что на голове у хромого цыгана между его кудрями пробиваются бесовские рожки. Оттого и шевелюра такая густая. Это значит, что он и вовсе без возраста, а посему – вечный. Сельские мужики над бабами посмеивались, но втайне цыгана остерегались. Что же касается исчезновения курей или прочего имущества – это был явный оговор. Потому что за все годы пребывания табора на лугу цыгане строго соблюдали уговор: не промышлять в этом селе.

Всякий раз по прибытии табора атаман Гришка в своем неизменном овчинном тулупе (несмотря на теплую погоду) и в высоких, до колен, сапогах торжественно шел через все село к сельсовету. За ним увязывалась сельская детвора, крича:

– Цыган! Хромой!

В руках у Гришки был отшлифованный временем посох. Периодически он им взмахивал, отчего ребятишки воробьиной стаей разлетались в разные стороны.

В сельсовете из года в год повторялось одно и то же действо. Председатель сельсовета Евсей Осипович чинно сидел за столом (ему уже донесли, что Гришка идет). Перед ним была раскрыта посеревшая от пыли и времени книга учета жителей села. Атаман Гришка, предварительно стукнув посохом два раза в дверь, степенно вошел в кабинет.

– Здравствуйте, Евсей Осипович!

Потом цыган двумя руками долго тряс председательскую руку, продолжая:

– Вот пришел доложиться, что мы прибыли и просим вашего разрешения разбить табор на лугу.

Евсей Осипович выдержал начальственную паузу, во время которой Гришка почтительно стоял и молчал.

– Ну, что ж, Романыч, садись!

Почему он называл его Романычем, оставалось загадкой для них обоих.

– Ты же знаешь, Романыч, что…

– Да, да! – не дал ему закончить Гришка. – Как всегда, Осипович! Никакого промысла в твоем селе! Мои женщины гадают по другим селам. Я своим детишкам запретил подходить даже близко к вашим домам. Уж больно ваши сельские с ними дерутся.

И помолчав, добавил:

– Ты же знаешь, у меня строгие порядки.

Евсей Осипович еще подержал паузу, после чего подал Гришке обломок карандаша и значительно произнес:

– Распишись, Романыч!

Расписываться Романыч по причине полной безграмотности не умел. Поэтому на то место, куда указал заскорузлый председательский палец, поставил привычный крестик. Прежде чем попрощаться, Евсей Осипович несколько смущенно произнес: