Читать «Ферзь – одинокая фигура» онлайн - страница 32
Роман Суржиков
Оно лежало возле квадратной машины с ножом и было накрыто черным брезентом. По полу расползалось бурое пятно, отблескивало светом ламп. Контуры тела под материей отчего-то казались неестественными, что-то было не так.
Дим потянулся к брезенту. Сан Дмитрич ткнул машину ногой и сказал:
– Это электрическая гильотина. Рубит стопки бумаги до десяти сантиметров толщиной. Ну, и не только.
Перевел взгляд к аппарату. На его кожухе застыли темные потеки. Такой же бурой субстанцией, неровными печатными буквами было выведено: «НИЧТОЖЕСТВО». А внутри машины, в щели под широченным лезвием ножа, валялись две человеческие руки, срезанные у локтя.
Я невольно зажал рот ладонью.
– Тихо, тихо, тихо, – шепнул мне Дим и тронул за плечо. От касания стало легче: энергия друга шла из верхних центров, прохладная, прозрачная. Он-то знал наперед, что мы здесь увидим.
По его примеру, я сместил энергию вверх – к чистому, бесстрастному наблюдению. Только воспринимать, только констатировать, никаких реакций и чувств. Только впитывать образ каждой детали, каждого предмета. Я в режиме восприятия.
Тело. Дим откидывает брезент, мы оба склоняемся, смотрим. Покойник – седой щуплый мужчина, лоб высокий, лицо худое, от впалости щек скулы кажутся заостренными. Много морщин, в основном на лбу и у глаз. Складки вокруг рта. При жизни тонкие губы были очень подвижны. Он умел и любил говорить. Он был умен. На этом лице часто отражались задумчивость, душевная боль, умудренное высокомерие. Редко – веселье, радость, злость, ненависть. Он был интеллигентом чистой воды: как профессор истории, литературный критик, музыковед.
Его шея тонка и жилиста, обжата воротничком. Темно-зеленый галстук-бабочка, абсурдный, но уместный. Пиджак, рукава срезаны вместе с руками. Несчастный одет опрятно, тщательно, будто заранее подготовившись к похоронам. Будь рукава пиджака не столь узкими, он, вероятно, закатал бы их.
Посмертный эмофон уже тускл, почти неощутим, однако я знаю, чего ожидать. Прислушиваюсь и замечаю знакомые оттенки: облегчение, успокоение, избавление. Очищение страданием.
Дим спрашивает:
– Что было в карманах?
– Платок, бумажник, паспорт.
– Паспорт?..
– Паспорт.
– Когда наступила смерть?
– Вчера, между восемью вечера и полуночью.
– А вчерашняя смена окончилась?..
– В шесть.
– Говорите, работал редактором?
– Выпускающий редактор журнала «Душа».
– «Душа»?..
– Ежемесячный журнал, тираж восемьдесят тысяч, всеукраинский, – Сан Дмитрич безупречно педантичен при сборе информации. – Публикует материалы, связанные с культурой, религией, философией. Иван Березин работал здесь шесть лет.
– А до того? – спрашиваю я.
– Пока не установили. Когда прибудут здешние кадровики, мы получим его трудовую книжку.
Осматриваю гильотину. Это массивный железный агрегат суровой болотной окраски, пахнущий машинным маслом, чужеродный в век пластика. От ножа тянутся кровоподтеки, на станине слово «ничтожество». Две кнопки управления заклеены кусками скотча. К кожуху, выше ножа, приклеено фото пятерых детей: подростки – три мальчика, две девочки.