Читать «Семья Рин» онлайн - страница 73
Алла Мелентьева
Мне хотелось умереть.
Я лежу на футоне в полной прострации. Я уже несколько дней так лежу — не ем и не пью. Лишь изредка встаю, чтобы справить естественные нужды.
Входит служанка, кланяется, ставит у моего изголовья поднос с едой. Там уже стоит поднос с нетронутыми мисками, которые она принесла мне в прошлый раз. Она что-то говорит мне, жестами пытаясь обратить мое внимание на еду, очевидно, упрашивает поесть, как ей приказали хозяева. Но мне все равно. Вероятно, служанка боится меня. Она слишком примитивно имитирует, как огорчена и растеряна. После недолгих укоризненных возгласов и уговоров она забирает нетронутую еду и поспешно выходит.
Мне все равно. Я продолжаю неподвижно лежать, уставившись отсутствующим взглядом в пространство японской комнаты.
Пару раз кто-то из обитателей дома приоткрывает дверь и осторожно заглядывает. Я не реагирую на их присутствие.
Кёко, жена Акито, приходит несколько раз в день, пытаясь уговорить меня поесть. Она, единственная из всех в доме, кто знает немного по-английски и неловко употребляет разговорные клише из учебника английского языка в своих обращениях ко мне.
— Прошу вас, будьте любезны, встаньте и поешьте, госпожа. Вы давно не ели. Это плохо. Еда — это хорошо. Еда очень полезная и вкусная. Вы должны есть еду. Все люди едят еду, — примерно так она пытается по-английски на разные лады аргументировать свои соображения о том, почему я должна есть.
Кёко — единственный человек, на которого я немного реагировала. Но это была отрицательная реакция. Я не хотела видеть эту женщину, не хотела ничего знать о ней. Когда она приходила и садилась рядом, я отворачивалась или закутывалась с головой в одеяло.
Однажды в комнату вошел ребенок. Юки, трехлетняя дочь Кёко. Она вошла и приблизилась ко мне неслышно, как кошка или ангел. Я заметила ее, только когда она была уже совсем рядом, — она стояла у моего изголовья с миской в руках.
Девочка с улыбкой стала лепетать слова «еда» и «ешь» на искаженном английском — наверное, это Кёко подучила ее, что нужно говорить. Миска покачивалась перед моим носом.
Я рывком села на постели, не зная, как поступить.
— Еда… еда… — продолжала бормотать Юки, улыбаясь.
Безмятежность ее улыбки встряхнула меня. Мне стало стыдно. Я — это я, а ребенок — это ребенок, и совершенно незачем этой доброй и милой малышке знать, что я не в себе и намереваюсь умереть.
Я вынуждена была принять миску с едой, потому что боялась обидеть девочку. Я так и держала миску в руках, не зная, что делать дальше. Юки приветливо кивала мне, улыбалась и все повторяла свое «еда… еда…»