Читать «Семья Рин» онлайн - страница 56
Алла Мелентьева
Джейн почувствовала мое настроение.
— Эй, девочка! Зачем так переживать? — Она подошла ко мне и потрепала по плечу — и тормошила меня, пока я не вышла из ступора. — А ну-ка, выше нос! Все не так плохо, как кажется! Давай-ка доделаем, что начали.
Мы закончили стирать. Возвращаясь в дормиторий, я опять задержалась, чтобы взглянуть на маленький сад.
Этот небольшой запущенный дворик странно притягивал внимание. В нем было что-то гипнотическое. Свободное пространство за окном, несколько чахлых растений, дальше каменная ограда, за которой видно небо и вершины невидимых деревьев — и услужливое воображение мгновенно дорисовывает там — где-то дальше, далеко-далеко, в бесконечной перспективе — сказочные леса и привольные долины, где живут счастливые люди. Всю свою жизнь в лагере, спеша на утреннее или вечернее построение, я старалась хотя бы мельком взглянуть на тот вид из окна. Это было как маленький глоток свободы. Символ свободы.
Глава 11
Жизнь в лагере была тяжелой, но мне ничего не оставалось, как привыкнуть к ней. Я привыкла вскакивать по утрам по сигналу сирены и сломя голову мчаться на перекличку. Привыкла низко кланяться японцам и справляться со своими обязанностями по лагерю. Познакомилась со многими товарищами по несчастью или, по крайней мере, стала узнавать их в лицо. Научилась всегда быть настороже и держать свои вещи при себе. Жизнь временами стала казаться сносной.
Я даже немного побыла учительницей и учила французскому детей из семейного корпуса. У нас не было ни учебников, ни бумаги, и я подготавливала материал, заучивая его на память, а на уроках мои ученики старательно заучивали его вслед за мной. Еще у нас время от времени устраивали разные праздники, а однажды нашим старостам удалось даже организовать «олимпийские игры» между корпусами.
И хотя я первое время удивлялась, наблюдая, как такие же голодные, грязные и лишенные свободы, как я, люди находят возможности радоваться жизни, я постепенно прониклась этим общим настроением и тоже старалась жить интересами мирного времени. Я продолжала говорить себе, что война — это временно и рано или поздно я снова вернусь в свою семью.
Тем временем война продолжалась, и жить становилось тяжелее. Нам постепенно урезали порции. Одежда у многих полностью износилась, и люди вынуждены были мастерить себе балахоны из лоскутьев. Все коридоры были забиты матрасами новоприбывших, поскольку в дормиториях уже не хватало мест.
В конце сорок третьего года в лагере вспыхнула эпидемия тифа.
Как-то во время подъема одна из женщин неподалеку от меня пыталась растормошить свою дочь, которая почему-то не поднималась.
— Хизер! Вставай же, Хизер! Что с тобой? — внезапно она вскрикнула. — Боже, она в беспамятстве! У нее лихорадка! Джейн! Надо отправить ее в лазарет! Джейн!
Джейн Фокс уже была рядом.
— Отойдите! Все отойдите! Вы не знаете, что у нее за болезнь! Не смейте подходить к ней! — крикнула она, отталкивая женщин, которые подошли к больной.
Хизер отправили в лазарет, где она умерла через несколько дней. Так началась эпидемия.