Читать «Семья Рин» онлайн - страница 41

Вера продолжает издеваться надо мной:

— Я заинтригована этим японцем. Кто бы это мог быть? Надеюсь, это не какой-нибудь круглолицый толстяк в очках. Вы бы смешно смотрелись вместе.

Когда ей надоедает развлекаться мыслью о моем японце, она вспоминает, что собиралась в «Парамаунт»:

— Ну ладно, нам пора. Су Линь, Айрини едет домой, найди ей рикшу.

Верный Су Линь говорит «да» и идет искать рикшу.

— Постарайся не игнорировать комендантский час, — говорю я. — Завтра в одиннадцать репетиция у хореографа. Если будешь клевать носом, можно считать, что деньги ушли на ветер.

— Ах, ну что такое недосып в нашем возрасте?! Нужно пользоваться молодостью, пока есть время!

Появляется рикша. Я сажусь в кабинку. Вера и Су Линь провожают меня и уезжают веселиться в «Парамаунт».

Я еду на рикше домой и думаю о войне. Эти мысли навеяны таинственным японцем, которого я никогда не видела, и, вполне возможно, его вовсе не существует, его просто выдумали русские танцовщицы, чтобы подразнить меня и удовлетворить свою жажду сплетничать. Я заранее боюсь этого японца, и одновременно мне хочется, чтобы он был. Образ японца состоит из страха и ненависти, это образ врага, захватчика, но где-то на самом примитивном уровне души он символизирует власть, а власть притягивает, завораживает меня, как любую молоденькую самочку, — и я борюсь с этим притяжением, как умею, делаю попытки перенаправить обрывки искушающих фантазий в размышления о тяготах войны и о том, что из-за клубного успеха позволила себе совсем расслабиться и забыть, что война-то продолжается, и все мои достижения иллюзорны, и радости жизни могут испариться в любой момент, а им на смену придут ужасы бездомного существования или лагеря для интернированных. Я обвиняю себя в бездумной расслабленности, в отсутствии готовности к неприятностям, хотя совершенно непонятно, как можно облегчить возможные беды постоянной готовностью к ним, ведь если уж они наступят, то готовься не готовься, а придется нести тяготы в любом случае. Однако психика услужливо подсовывает мне рефлексирование над неразрешимыми вопросами, чтобы отвлечь от самих этих вопросов и заставить выпустить пар в области доступных мне моральных оценок. И я усердно мучаю себя пустыми размышлениями о войне, потому что не знаю, чем еще можно унять приступ внезапного беспокойства перед неизвестностью.

Я растравляю себя до такой степени, что не могу заснуть: мне мерещится, что стоит потерять бдительность и закрыть глаза, как хлипкая входная дверь будет выбита штыками японцев, пришедшими забирать меня в лагерь. Мне становится понятно, почему Вера затащила меня жить с собой на этом клочке бетона: по-видимому, ее тоже мучили ненужные страхи о неразрешимых вещах, когда она лежала здесь одна ночами, вдалеке от других жильцов, завернувшись в одеяло, после того как выключена лампочка под потолком…