Читать «Этническая история Беларуси XIX — начала XX века» онлайн - страница 74
Павел Всеволодович Терешкович
Показателем социальной мобильности, как уже говорилось выше, может считаться наличие крестьян в структуре городского населения. По этому критерию Украина также значительно отличалась. И если в Волынской (6,23 %) и Подольской (1,6 %) положение мало чем отличалось от Беларуси, то в губерниях Левобережья и Слобожанщины ситуация была принципиально другой.
В городах Полтавской губернии крестьяне составили 31,4
Таким образом, по ряду чрезвычайно существенных показателей этносоциальной и конфессиональной структуры населения ситуация в Украине, и особенно в Левобережьи, в значительно большей степени благоприятствовала зарождению национальной консолидации. Именно с этой точки зрения необходимо рассматривать социальную роль «памяти о Гетманщине». Не как наличие общего мифа, а как памяти о реальной ситуации, изменение которой привело к значительному ухудшению положения многочисленных групп населения — крестьян и казаков.
Другим, а, возможно и более значимым на этом этапе, фактором стало наличие университетских центров (в Харькове с 1805 г. и Киеве с 1845 г.). Их существование создавало необходимую среду для формирования национальной идеологии. Не менее важно и то, что в совокупности с особенностями этносоциальной структуры наличие университетов обеспечило куда большие возможности для социальной мобильности личностей, непосредственно связанных с народной культурой. В данном случае достаточно показательно, что социальное происхождение П. Кулиша (из семьи вольных крестьян) и Н. Костомарова (сына русского помещика и украинки-крепостной) не стало преградой их академической карьере [38, с. 36]. Более того, все это вместе взятое обеспечило наличие ситуации, позволившей не только раскрыться таланту Т. Шевченко, но и стать социально значимым явлением. В то же время отсутствие таких условий в Беларуси с наглядностью проявилось в судьбе П. Багрыма.
Отсутствие сопоставимых статистических данных по Западной Украине не позволяет с достаточной степенью надежности сопоставлять ее с ситуацией в Беларуси. Во многом она была схожей, хотя удельный вес польского населения был значительно выше. На протяжении всего XIX в. украинцы составляли 65 % населения региона, поляки — 20 %, евреи — 10 %. Такую картину представляет Я. Грицак со ссылкой на украинских и американских исследователей [38, с. 22]. Так же как и белорусы, украинцы в основном были сельскими жителями и крестьянами. При этом успехи национального движения объясняются наличием униатской церкви, предохранявшей украинцев от ассимиляции и обеспечивавшей хотя бы минимальные условия для социальной мобильности. В этой связи уместно еще раз остановиться на утверждении Р. Радзика о том, что именно ликвидация униатства в Беларуси фатальным образом затормозила развитие национальной консолидации. На наш взгляд, дело не только в самом униатстве, в том месте, которое оно занимало в системе социальных и политических отношений в Галиции и Австрийской империи в целом. Речь идет, в том числе, о политике Марии-Терезии по отношению к униатам, включая уравнение их прав с католиками, развитие униатского образования. К этому необходимо добавить и тот факт, что благодаря реформам Иосифа II крестьяне стали лично независимыми от помещиков. А личная свобода крестьянства является одним из необходимых факторов развития национального движения. Именно этим следует объяснить то, что сохранение униатской церкви в Правобережной Украине в первой половине XIX в. не дало сколько-нибудь сопоставимых с Галицией результатов. Более того, этот регион в национальном отношении вообще оставался пассивным.
