Читать «Этническая история Беларуси XIX — начала XX века» онлайн - страница 61

Вместе с тем едва ли можно согласиться с Р. Радзиком в том, что «вне всякого сомнения Калиновский был типичным (курсив наш. — П. Т.) представителем культурного пограничья» [379, с. 235]. Публицистика К. Калиновского, как по своему социально заостренному содержанию, так и по форме — явление, как для Беларуси, так и в масштабах всего восстания 1863 г., явно не типичное, что отмечают и польские авторы [341, с. 396]. Это очевидно, по крайней мере, если сравнить ее с тем, что издавалось в ситуации другого, польско-украинского пограничья. Кастусь Калиновский, что отмечает и Рышард Радзик, в «Письме из-под виселицы» упоминал белорусов и белорусский язык («ни услышишь и слова ...по-белоруски») в одном ряду с поляками и литовцами, польским и литовским языками, и, следовательно, на наш взгляд, рассматривал их как понятия одно-порядковые. Вполне возможно допустить, что упомянутая М. Кояловичем точка зрения («история выработала для белорусов особую национальность») разделялась и К. Калиновским. Но самое главное, не поддающаяся формальному анализу эмоциональная окраска «Письма из-под виселицы» ясно свидетельствует о том, что К. Калиновский совершил то, что было не под силу Я. Чечоту и В. Дунину-Марцинкевичу, а именно — преодолел психологический барьер, разделявший его и крестьян («братья мои, мужики родные»), а потому может считаться, если и не выразителем национальной идеологии, то все же не типичным человеком пограничья, а народным (а с точки зрения сегодняшнего дня — национальным) героем Беларуси. Что же касается негативного отношения белорусских крестьян и к восстанию в целом, и к агитационной деятельности К. Калиновского, то рассматривать эти факты необходимо в широком контексте. Не только история восстания в Беларуси, но и в (этнической) Польше, представляет примеры, пусть даже и отдельные, когда, несмотря на отсутствие языковых и конфессиональных барьеров, крестьяне доносили о местонахождении повстанческих отрядов, выступали против них на стороне российской армии и даже добивали (sic !) раненых повстанцев на полях сражений [338, с. 81, 82]. Впрочем, это был еще не самый трагический случай в истории Польши. Так, попытка поднять антиавстрийское восстание в Галиции в 1846 г. наткнулась на активное сопротивление крестьян, вылившееся в массовую резню помещиков и разграбление имений [341, с. 302]. А в 1848 г. крестьяне Ломбардии приветствовали подавление австрийскими войсками восстания итальянских националистов с лозунгами «Смерть хозяевам» [242, с. 178]. Для Европы того времени в целом было характерно, что крестьяне скорее выступали на стороне монархической власти, чем революционеров-демократов, выступавших от их имени и во имя их (крестьян) блага. Во время «весны народов», как это метко отметил Э. Хобсбаум, «почти во всей Восточной Европе славянские крестьяне, одетые в форму имперских солдат, успешно подавляли выступления германских и мадьярских революционеров [242, с. 180].