Читать «Этническая история Беларуси XIX — начала XX века» онлайн - страница 34

Павел Всеволодович Терешкович

Тип 1 — вариант, когда национальная агитация (фаза «Б») начинается в условиях абсолютистского режима и добивается массовой поддержки в тот момент, когда рабочее движение уже способно заявить о себе самостоятельно. К этому типу М. Грох относит чешское, венгерское и норвежское движения, которые вступили в фазу «Б» примерно около 1800 г., а фазы «В» норвежцы достигли к 1814 г., чехи и венгры — к 1848 г.

Тип 2 — вариант, когда национальная агитация также начинается при старом абсолютистском режиме, а фаза «В» достигается значительно позже — во время конституционной революции. Такое развитие событий характерно для хорватов, словенцев, литовцев, латышей, словаков и украинцев. Отставание было обусловлено либо экономическими причинами, либо насильственной ассимиляцией. Так, хорваты достигали фазы «Б» примерно к 1830 г., а фазы «В» — 1880 г. Принудительная мадьяризация словаков после 1867 г., равно как и русификация украинцев, затормозила переход их движений на стадию «В».

Тип 3 — вариант, когда национальное движение добивается массовой поддержки в условиях старого абсолютистского режима. Такой вариант обычно приводит к вооруженному восстанию, как, например, у сербов, греков и болгар.

Тип 4 — вариант, когда начальный этап национальной агитации приходится на период конституционного строя и достаточно развитых капиталистических отношений. Национальное движение может достигнуть фазы «В» достаточно рано, как, например, во Фландрии, стране басков или Каталонии, или после достаточно длительной фазы «Б», или же вообще так ее и не достигнуть — как, например, в Уэльсе, Шотландии и Бретани [359, с. 82-83].

Столь значительные различия в темпах и конечной успешности национальных движений приводят М. Гроха к постановке едва ли не самого важного вопроса его исследования — почему одни движения более успешны, другие — менее, третьи — вообще не имеют успеха. Ответ должен начинаться с анализа начальной стадии национальных движений. При этом различия здесь куда глубже простого разделения на «государственные» и «безгосударственные» этносы. В рамках последнего, «безгосударственного» типа он выделяет, по крайней мере, еще четыре варианта.

Вариант 1 — наличие определенных реликтовых форм политической автономии как основания национального сопротивления, как, например, у венгров, хорватов, финнов и норвежцев в XVIII в.

Вариант 2 — когда «память» о прежней независимости или государстве может играть значительную стимулирующую роль в развитии национального сознания, как в случаях с чешскими землями, Литвой, Болгарией, Каталонией.

Вариант 3 — наличие более или менее сохранившейся традиции средневековой письменности, как, например, у финнов.

Вариант 4, характерный для словенцев, словаков, эстонцев, когда не было ни государственной, ни письменной традиции [359, с. 84-85].

Так как и такая форма анализа не позволяет дать исчерпывающий ответ на поставленный вопрос, например, о столь разительных отличиях между эстонским и словацким движениями, М. Грох выдвигает серию новых вопросов. В частности, почему чисто научный интерес в изучении какого-либо региона провоцирует эмоциональную реакцию? Или, каким образом региональный патриотизм превращается в идентификацию с этнической группой как с потенциальной нацией? В этом контексте он пытается протестировать национальные движения с позиций геллне-ровско-дойчевских постулатов о сопряженности национальных движений с развитием социальной мобильности и средств массовой коммуникации. По миопию М. Грохп тпкой инплия поппплппт выделить два противоположных варианта. Один иа них — регион Полесья с минимальной социальной мобильностью, слабыми связями с рынком и низким уровнем грамотности, и как результат с такой формой самосознания как «тутэйшыя». Аналогичная ситуация была характерна для Восточной Литвы, Западной Пруссии, Нижне-Лужицкой области и целого ряда балканских регионов [359, с. 86]. Однако, с другой стороны, есть полностью противоположные случаи Уэльса, Бельгии или Бретани, с высоким уровнем мобильности и развитой коммуникацией, но исключительно низкой отзывчивостью к национальной агитации.