Читать «Дерзкие параллели. Жизнь и судьба эмигранта» онлайн - страница 7

Милосердие уместно, когда человек борется, хочет помочь себе сам. В противном случае это развращает. Развращает, кстати, не только личность, но и целые народы, страны. Слишком тонка грань между требованием социальной справедливости и иждивенчеством. Эта грань легко разрушается во время социальных взрывов, революций. Призывы всё поделить между богатыми и бедными в современном арабском мире; иждивенчество в российском народе, насаждавшееся системой распределения – всё это цепочки одного звена. В последнем случае это особенно заметно.

В современной России развращёнными оказались все слои населения: ветераны войны вспоминали «минувшие дни», заливая их водкой, в то время как на Западе вернувшиеся с фронта строили свою жизнь, не рассчитывая ни на какую помощь. Да, государство должно заботиться, да, страна в вечном долгу! Но кто будет платить этот долг? Те же поколения иждивенцев, вопивших в пионерском строю: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»? Обречённые на пожизненное ожидание очередники на бесплатное жильё? Миллионы пенсионеров, потерявших свои скромные вклады и живущих на гроши?..

Никита Дмитриевич в его тяжелом детстве голодал, нищенствовал, но никогда не попрошайничал. На его примере выскажу крамольную мысль: в крайней нужде предпочтительнее стащить кусок хлеба, чем сесть на улице и просить милостыню. Такое воровство менее разрушительно для личности, чем попрошайничество!

Любопытно, что и сегодня князь в очень счастливом втором браке и мысли не допускает, что повесит свою старость и грядущую немощь на плечи более молодой жены. Нет, он и здесь позаботился о себе. Они с Джун нашли и наняли женщину, которая пока выполняет обязанности домработницы, но при первой необходимости будет жить в их доме и профессионально ухаживать за ним до смертного часа, зная, что её будущее обеспечено соответствующим распоряжением в банке.

Умение позаботиться о себе – это инъекция от любых форм иждивенчества, включая паразитизм родителей на детях и наоборот, зависимость от родных и близких, прикрываемые в российском обществе ханжескими наставлениями о заботе и милосердии. Что же касается слухов о скупости князя, подозреваю, их он сам провоцирует (причину таких провокаций поясню ниже). Пока же расскажу о сваре, затеянной князем в Ричмондпарке с продавцом в чайной палатке: мол, в пластиковом стакане чай твой мне не по карману! Тот, глядя на нагрудный карман пиджака, из которого выглядывал край шёлкового платочка, заметил: «Вы не производите впечатления человека, который не в состоянии заплатить за чай». Но князь продолжал ворчать, что красная цена его чаю не полтора фунта, а 20 пенсов. Ну что ж, Никита Дмитриевич не скрывает, что не хочет тратить деньги, когда заламывают нерезонную цену, считает это транжирством.