Читать «Soft power, мягкая сила, мягкая власть. Междисциплинарный анализ» онлайн - страница 87

В 2000-е годы в государственной политике России произошло изменение подходов к преемственности символов. В 1996 г. на выборах Президента России политическая технология президентской кампании Б. Н. Ельцина строилась на том, что все символы советского прошлого и ностальгия по нему выступали как негативный знак, стигма социального поражения и стремления к реваншу. Страх перед этим реваншем стимулировал голосование за Б. Н. Ельцина в 1996 г. А в 2000-е годы государственная политика способствовала возвращению в политическую жизнь символов советского прошлого с изменением знака «минус» на «плюс». Эти символы перестали быть неким компенсаторным прибежищем только той части общества, которая не встроилась в социальную и экономическую реальность 1990-х годов. Наоборот, в них стали усматривать даже ресурс «мягкой силы».

Исследователей привлекает проблема солидарности (консолидации). Каким образом знаки, гетерогенные и партикулярные, означающие статусы отдельных людей и групп с их достижительной направленностью (личный «успех», «карьера», обладание вещами), ситуационным или инструментально обусловленным игнорированием совместных действий (в общих интересах), совмещаются с солидаризирующими знаками и символами общих интересов? Вплоть до того, что люди идентифицируются с национальными (государственными) интересами. Почему и как знаки, став символами, в том числе политическими, включаются в символьные комплексы национальных интересов, соединяются с национальной идеей, встраиваются в определенную иерархию (символьную «пирамиду»), воспринимаемую позитивно большинством данной нации (народа)?

Отметим, что символизация национальных интересов осуществляется прежде всего с помощью символьных комплексов. Как возникают символьные комплексы? Здесь не обойтись без «мягкой силы». М. Эдельман обращает внимание на «сгущающие символы» («знаки-конденсаты») в политической коммуникации, возбуждающие массовые эмоции и объединяющие их в одно символическое событие. Д. Н. Замятин пишет о «борьбе образов» («войне образов»), когда образы, дополняемые новыми социокультурными «репрезентациями» и творческими актами, могут «разбегаться» и одновременно «собираться», сосредоточиваться в ментальные, «знаково-символические сгустки» («протоядра»).

Символьные комплексы, помогающие придавать «духоподъемную силу» национальным интересам, складываются как многоуровневые. Их «нижние» уровни (знаки и символы повседневности) формируются как латентная часть, «снимаемая» символами национальных интересов, и может не улавливаться визуально (текстуально, аудиально) в самом символьном комплексе. На этом уровне идет процесс воспроизводства и восприятия знаков повседневной жизни, в частности партикулярных и групповых статусных знаков и выработки объединяющих ценностей. Это заметно относительно знаков, ставших сферными неполитическими символами, которые утверждают ценностные коды в основных жизненных сферах. Затем идет уровень системы национальных символов-добродетелей, знаменующий или востребующий ценности данного народа, подготавливающие апелляцию к символам национальных интересов. Таков, например, скульптурный ансамбль в Великом Новгороде – памятник 1000-летия российской государственности, возводящий знаки повседневности на уровень государственной политики. Государственные гербы, отдельные скульптурные ансамбли, флаги, гимны, преамбулы конституций включают знаки повседневности – горы, реки, растения, животных, снопы и колосья пшеницы, серп, молот, машины, образы простых тружеников, воинов, матери, отца и т. д. Все это подчиняется логике действия «мягкой силы».