Читать «Ностальгия – это память» онлайн - страница 185

Подарила Рецосу свой черный шарф (французский, немыслимо дорогой), а у него вид бомжа. Он наркоман. Его знают все в Афинах. Может быть, поэтому Теодор и не хотел его голос ставить в спектакль. А голос уникальный – «голос через деревья» – зажатые связки.

В монологе Еврипида «О дети, дети!» протянуть первое «О-о-о-о» – долго, низко и тоже с зажатыми связками.

Последнее «Уходите, скорее уходите…» – не договаривать – нет сил на эти слова.

Последние слова в спектакле «Уходите, скорее уходите, измучена я мукой», но чтобы не произносить эту тавтологию «измучена я мукой», я их не говорю, как бы на них нет сил, и поэтому идет затемнение, потом яркий свет и поклоны. Все ясно. Конец. Но однажды на гастролях в Алма-Ате зрители не поняли, что это конец. Это было, по-моему, в 97-м году.

Письмо к N.N.

Я поехала с «Медеей» в Алма-Ату на 2 спектакля. Очень просили. Ехать не хотелось, и я запросила двойной гонорар. Прилетаю. Играю первый спектакль. В зале тишина: «муха не пролетит». Правда, почему-то сидят все в шапках. Восток! После последних слов я под жидкие аплодисменты ухожу со сцены. Ко мне подбегает администратор и умоляет продолжать 2-е действие. Я ему говорю, что моноспектакль больше 1,5 часов не бывает и там у меня явный конец. Но публика, заплатив, видимо, большие деньги за вход, не расходилась. Я попросила радиста микрофон на авансцену и, закончив последние слова спектакля, взяла микрофон – и в него от начала до конца весь спектакль с другой интонацией. И мой осветитель давал другой свет, и, конечно, менялись мизансцены. В конце публика кричала «браво». Из чего я делаю вывод, что они слова не слушают или не понимают (они все-таки казахи), и поэтому этот эксперимент прошел.

«Медею» я один раз сыграла в Москве – и тоже неудачно. Когда публика понимает слова, пусть и не совсем ясно, как было в Алма-Ате, то в первую очередь реагирует слух, потом уже глаза, а «шестое чувство», которое и должно реагировать на театр, включается в последнюю очередь. Хайнера Мюллера у нас тогда еще не знали. Мы до этого в Москве «Квартет» играли недолго. «Медею» играли в Театре Пушкина, а там длинная кишка зала и тогда не было хорошей аппаратуры для света, а в спектаклях Терзопулоса свет играет очень большую роль. Но в других странах «Медея» шла очень хорошо. Мы с ней объездили полмира.