Читать «Приключения сионского мудреца» онлайн - страница 290

«Ну, вот и всё! — сообщил брат на следующий день. — У тебя повторный экзамен примет сам академик, зав. кафедрой хирургии — ректор мединститута». — «Ну, и услужил! — удивился я „услуге“ брата. — Меня провалил „Геббельс“, а ты договорился с самим „Гитлером“ меня переэкзаменовать!». — «Не волнуйся — на каждую задницу есть свой мастер! — резонно ответил брат. — Гитлер с некоторыми тоже был ласков. Конечно, если ты не будешь знать темы, то он может сказать, что от жалости оставил тебе тройку. Нельзя заставить поставить пять, можно попросить двойку не ставить. Но ты же все знаешь, чего уж тебе бояться! Главное, что он не будет стараться тебя завалить „назло“, а будет объективен. Так мне пообещали».

«Давайте отвечайте на билет», — бросил мне академик, приняв меня у себя в кабинете, который был не хуже, чем у зам. председателя Госплана Таджикской ССР. Перебив меня на половине ответа, академик стал задавать вопросы вразброс, по всей общей хирургии. «Кто поставил тройку? — спросил он, взяв в руки мою зачётку, покачал головой, поставил „отлично“. — Впервые, без злости, сказал: — Идите», и протянул мне зачётку. До кого же добрался брат, который из академика сделал «справедливого» экзаменатора, хотя экзамен у меня принимал не как у «обычного студента» и не только по билету, а по всему курсу хирургии. После сдачи в конце года всех госэкзаменов на «отлично» был «приговорён» к красному диплому с отличием. Наступил торжественный час вручения красных дипломов в гортеатре оперы и балета имени Айни, расположенном посередине между гостиницей «Вахш» и Домом колхозника, где мы с братом начинали наш путь в Душанбе в тот холодный апрельский день с мокрым снегом и дождём, прибыв из Бердичева. Сейчас, в отличие от того времени, был июль, жара на улице, а на душе тепло. Я осуществил свою мечту, окончил мединститут и даже так, как не мечтал. После принятия присяги врача ректор называл фамилии выпускников-отличников. В этот раз он не «обозвал» меня евреем из «Бэрдычыва». Под торжественную мелодию — туш, которую сыграл мощный духовой оркестр, я скромно вышел на сцену и получил свой красного цвета диплом с отличием и цветы. И то, и другое отдал, вернувшись на место в зале — жене. «Береги документы!» — сказал я ей. Окончившие институт с отличием получили право прохождения двухгодичной клинической ординатуры вместо обычной годичной интернатуры. Если интернатура — это практика в больничном отделении, то клиническая ординатура — учёба, практика на кафедре у профессора, у самого «большого» Хамидова. «Может, всё же по психиатрии пройти? Моя мечта!» — подумал я и решил сходить на кафедру психиатрии, поговорить с профессором Хасановым. На следующий день, не откладывая, пошёл на кафедру психиатрии. Её расположение я уже знал, здесь лечилась мать, здесь лечилась одновременно Эсмеральда, здесь работала доцентом профессор Робинзон, которая со мной, как с будущим пациентом, обременённым плохой наследственностью, беседовала. Чем ближе я подходил к отделению, воротам, тем больше становилось грустно. Наконец, я внутри отделения. На тех же скамейках сидели с обречённым видом больные. Ощущение, что сейчас больная мать выйдет из отделения и скажет: «Зачем ты пришёл? Я тебя знать не хочу! Ну, погодите! Эмма вам всем устроит, за всё с вами рассчитается!». Увидел профессора Хасанова в его кабинете, через окно, с кем-то разговаривает. «Нужно уйти, пока он меня не заметил! — быстро развернулся и вышел за ворота клиники. — Нет, пока это не для меня. Что я смогу сделать для больных, чем помочь?! Психические заболевания практически неизлечимы, лекарства не вылечивают, а приглушают симптомы. Психотерапия, психоанализ не признаются — это бред буржуазных учёных, такой же, как когда-то Грегор Мендель „придумал“ со „своей“ наследственностью. Нет, уж лучше займусь терапией, она хотя бы на нормальном уровне в Союзе, и каждому врачу не мешает с неё начать», — пронеслось у меня в голове.