Читать «Я был «майором Вихрем». Воспоминания разведчика» онлайн - страница 25

— Не высовываться! — приказал Степан, а сам боковой улочкой побежал к ограде костела, мы — следом. На какое-то мгновение дуло его автомата высунулось над оградой. Мы даже не расслышали очереди. Только короткий вскрик — и тишина. Черная фигурка вывалилась из колокольни, повисла, зацепившись за что-то. Полчаса спустя, прихватив свой первый и единственный трофей — бандеровский пулемет, мы двинулись дальше. Теперь уже во главе с признанным всей группой командиром — Степаном Петровским.

Нам здорово везло в тот суматошный день первой эвакуации. Дважды попадали под бомбежки. «Юнкерсы» пикировали с диким воем: сбрасывали не только бомбы, но и пустые бочки из-под бензина.

На обочине шоссе горели машины, повозки. Мы подобрали трех раненых и, словно заговоренные от осколков и пуль, продолжали путь.

Тут случилось то, на что вся наша группа больше всего надеялась. Первые признаки мы заметили на дороге. На восток теперь держали путь только беженцы, а встречный поток военных машин, повозок, орудий на полной тяге, пехотинцев заметно усилился. В Золочеве узнаем, что наши части под Львовом перешли в контрнаступление. Тут же нас догнал приказ: эвакуацию приостановить, всем партийным и советским работникам возвратиться во Львов.

Всю ночь мы ехали без приключений. Утро двадцать пятого я встретил в своем кабинете. Мы все ходили именинниками. Как я верил в тот день, что самое страшное позади, что только теперь начнется настоящая война — не на нашей, а на вражеской территории.

— Львов есть и будет советским. Рассеять панику, восстановить нормальную советскую жизнь, — таким был наказ горкома.

Снова открылись магазины, заработали столовые. На улице Сапеги (имени Сталина) по распоряжению гороно развернули ремонт 1-й украинской школы. Начали завоз топлива. Часть школ, правда, пришлось срочно передать госпиталям.

Двадцать седьмого к вечеру город снова залихорадило. Я дневал и ночевал в горисполкоме. Решил на всякий случай прихватить самые необходимые вещи: полотенце, чистую рубашку, бритву. На рассвете наш шофер Яша повез меня Русской улицей на Теотинскую, 37. У самого подъезда по машине резанула автоматная очередь. Одна, другая. Мы с Яшей выскочили из машины, бросились в подъезд. На выстрелы уже бежали красноармейцы.

В этот же день немецкие мотоциклисты ворвались на окраину города со стороны Перемышля. Мы успели проскочить на горисполкомовской машине. До самого Тернополя надеялись: и на этот раз тревога окажется ложной.

…О многострадальные дороги 1941 года! Столько о вас рассказано, столько написано. Мне и теперь снится разбомбленный эшелон в Золочеве. Перевернутые вагоны, крики, стоны раненых. Все смешалось, перепуталось. И только одни глаза вижу отчетливо, словно между нами не три десятилетия, а единый миг. Эти глаза преследовали меня всюду: и в краковской тюрьме, и на Бескидах. Они и сегодня снятся мне — васильковые, смышленые глазенки, сопящий носик, сосущие губы хлопчика и запекшиеся рыжие пятна на груди мертвой матери.