Читать «Повесть об одинокой птице» онлайн - страница 76

Ирина Владимирович Голаева

– Ты даже не видела его. Мы не успели еще привыкнуть к нему. Мы не были с ним. Этого ребенка уже не вернешь, но у нас еще могут быть дети. Мы молоды, мы должны жить! Очнись от сна. Ведь все в руках Божьих.

Когда она услышала это слово, она вздрогнула.

– Бог и ты?! Как это странно. Это невозможно. Ты и Он.

– Возможно!

– А церковь? Разве можно быть с Богом вне церкви?

– А кто эта церковь? Твои баптисты, что ли?

Она опять вздрогнула при упоминании их имени. Он продолжал.

– Нет на Земле сейчас этой церкви Божьей. Есть организации, клубы, секты какие-то, но церкви нет! А нет, потому что сами люди давно решили для себя, что они знают Бога. Так веками и продолжают пребывать в этом неведении. В то время как Он далеко-далеко от них. Как можно Бога, который есть Дух, вместить в узость человеческого мышления?! Веками Бог дает людям свидетельства о Себе. А они вперили лбы в книги и не хотят выше букв своих ничего увидеть. Ведь сегодняшние христиане ничем не отличаются от иудеев той поры. Что у тех был Храм, были законы, свидетельства, Писания, то и у этих. Суть-то не поменялась! А поменяться суть должна. Если она остается прежней, то все остается по-старому. Люди не знают Бога, а если Он опять на Земле появится, то точно так же распнут Его. Я когда слышу их самодовольные рассуждения о Боге, то словно вижу, как они кресты для Него сколачивают. Может, и для меня тоже… Ты вот думаешь, что я ничего не понимаю. Что я неверующий. Да я, может, более всех вас верующий, потому что я такой, какой есть. Я не вру и не лукавлю. А вы вот все стараетесь сами себя в одежды чужие облечь, и Бога своего. Только это кукла осталась, а не Бог. Видел однажды, как католики Христу кукольные одежды приставляли, и матери Его. Как новый праздник, так и новое одеяние приставят. Вот вроде и одели Боженьку, вот вроде и сами одеты. Голым-то кому хочется быть? Голому совестно, некрасиво. А я вот хожу между вами голый и не стыжусь. Вы пальцами в меня тычете, а я плевать хотел на всех вас. Тошно мне от вашего пустого благочестия. Думаешь, если они косынку повяжут, то угодней Богу будут? Только косынками, крестами, рясами в Царство Божье не войдешь. Веру нужно иметь. Веру. А веру во что? Во тьму или во свет? Сказано ведь: «Веруйте в Свет и будете детьми Божьими!» А много ли кто в этот свет верует? Не удобнее ли тьме поклониться и быть в полусвете, в полутьме? Вроде не тьма ведь совсем. Но и не свет вовсе. А я так не могу! Мне или свет, или тьма! Я полутонов не приемлю. Нет и не будет для меня третьего варианта. Это для лукавства человеческого третий вариант подходит. Но только лукавство временно эту землю топчет. А как перестанет ее топтать, так за все свои третьи варианты отвечать будет.

Она, слушая его, начинала словно пробуждаться от глубокого сна. Она смотрела на его раскрасневшееся от негодования лицо, и ей казалось, что она говорит с огромной птицей. И эта птица призывает ее к полету. Может, к безумному, но полету. Полету над всем и назло всем. В эти минуты она впервые забыла о своем горе. Смотря на него, на эту жизнь, которая, как гейзер, так и била из него, она и сама начинала оживать. На ее лице выступил румянец, и она удивлено произнесла вслух, сама не зная, для кого: