Читать «Покинутые или Безумцы» онлайн - страница 134

Каков бы ни был замысел Творца, Его в избытке мрамор заключает. И мысль любая в камне оживает, Коль движет ум работою резца.

Поразительная метафора не только творчества, но и самой природы. В ней теснятся образы и помыслы, и попробуй выбей их резцом. Чоран, рассуждая о творчестве, вспоминает буддийскую притчу о мыши в каменном гробу, грызущей выход, мол, таков удел художника.

И гроб этот мраморный. Днем — цвета сапфира; а ночью непроницаемый — даже сквозь проломы звездного света.

Не только замыслы Творца, но и мы сами закованы в этот мрамор. И если есть свобода, то она — вне природы, там, где кончается мрамор. По крайней мере, такова, кажется, логика буддийской притчи. И еще интуиция наблюдателя, сидящего на склоне осеннего дня. Хотя стихотворение мастера немного о другом. Но, наверное, и эту мысль хранит его мрамор.

Лебединой тропой

Некоторые ассоциации вспыхивают мгновенно и держатся потом долго. В одну из весен после чтения Дхаммапады, на прогулке по окраине города посреди ржавых берегов в дыму трубы ТЭЦ внезапно увидел плывущего лебедя.

«Как лебеди, оставившие свой пруд, покидают они свои жилища», — написано в главе об архатах, сиречь мудрецах. С тех пор эти птицы всегда прибывают прямиком оттуда. На водохранилище они были пролетом. Но потом я слышал, что несколько лебедей остались у нас зимовать, водохранилище до конца не замерзает.

И вот этой зимой, пойдя по железнодорожной ветке, увидел — и снова неожиданно, странно — плывущих белых и серых птиц. Хотелось сравнить их с молчаливыми фрегатами. Все-таки явление их здесь посреди смоленской зимы напоминает видение Летучего Голландца. Они прервали свой путь в Индию. «Зачем бить крылья тысячи верст», — что-нибудь вроде этого сказал вожак. И они остались. Мудрость вожака под вопросом, неизвестно, как они переживут зиму. Но пока, правда, и зимы-то нет.

И эти архаты свободно плавают по всему обширному водохранилищу, выбираются в тростниках на островки, чтобы почистить перья. Человека чураются. Два дня я за ними ходил, и ближе, чем на сто пятьдесят — двести метров они меня не подпускали. И только на третий — изобильно солнечный — день удалось подойти немного ближе. Они плавали, переговариваясь на пали или даже санскрите. Может, речь была о стезе, трудной для понимания, как путь птицы в небе. Или они наставляли: «Он оскорбил меня, он ударил меня, он одержал верх надо мной, он обобрал меня. — У тех, кто таит в себе такие мысли, ненависть не прекращается». Кто знает, не умеют ли они читать мысли. Хотя у любого найдется недруг. А возможно, они просто тихонько пели: «О! Мы живем очень счастливо, невраждующие среди враждебных; среди враждебных людей живем мы, невраждующие… О! Мы живем очень счастливо, хотя у нас ничего нет. Мы будем питаться радостью, как сияющие боги».