Читать «Покинутые или Безумцы» онлайн - страница 119

Диоген ищет женщину

Греческий киник является в третьем романе Гончарова: «Еще опыт… один разговор, и я буду ее мужем, или… Диоген искал с фонарем „человека“ — я ищу женщины…» Этот новый Диоген — сейчас он выступает под именем Бориса Райского — прибыл из Петербурга в глушь волжскую, чтобы осветить «картину вялого сна, вялой жизни». Скучающий барин поехал на родину так… развеяться, позабыть свежую неудачу: пассия предпочла ему заезжего итальянца. Но «фонарь» тут же вспыхнул: в родовом имении на берегу Волги, среди трав и цветов и пения птиц жили две девушки, Марфа и Вера. Скуки как не бывало. Пушкин обо всем этом навечно уже сказал в стихотворении про зиму и тоску деревенского захолустья, мгновенно преображенного гостями:

Нежданная семья: старушка, две девицы (Две белокурые, две стройные сестрицы)

И вот:

Как оживляется глухая сторона! Как жизнь, о боже мой, становится полна!

Марфенька и Вера тоже были сестрами. И первая была светловолоса, а другая, правда, темная, чем-то напоминающая «Девушку у пруда» Нестерова: «Глаза темные, точно бархатные, взгляд бездонный. Белизна лица матовая, с мягкими около глаз и на шее тенями. Волосы темные, с каштановым отливом…». Была при девушках и старушка, ее все называли бабушкой, Татьяной Марковной. И дух русской глуши все тот же:

Иду в гостиную; там слышу разговор О близких выборах, о сахарном заводе; Хозяйка хмурится в подобие погоде, Стальными спицами проворно шевеля, Иль про червонного гадает короля.

И лирический герой то берется за книгу и оставляет ее, то начинает сочинять и все забрасывает. Стихотворение Пушкина, которого, кстати, Гончаров два раза сам видел, однажды в университете, другой раз в театре, и всю жизнь боготворил, стихотворение это кажется программным для романа. Борис Райский тоже не чужд искусствам, сочиняет роман и пишет красками и то хватается за кисть, то принимается за дневники и записки для романа.

И дальше все то же: «и дружный смех, и песни вечерком, / И вальсы резвые, и шепот за столом, / И взоры томные, и ветреные речи, / На узкой лестнице замедленные встречи». И наконец «дева в сумерки выходит на крыльцо». Правда, гончаровская дева выходит на обрыв. И на этом совпадения как будто кончаются.

Перед героями распахивается бездна. Ее-то и пытался высветить до дна новый Диоген, изведать «все образы страсти», как замечал сам автор. Тут впору обратиться к предтече. Античные реминисценции, раскиданные по всему роману, сами к этому подталкивают. Хотя именно этот источник ни разу и не упомянут. Но фонарь нового Диогена явно заправлен Платоновым маслом. Этот свет уже вспыхивал ярко среди пирующих греков, сообщение о котором так и называется «Пир». «Ведь тому, чем надлежит всегда руководствоваться людям, желающим прожить свою жизнь безупречно, никакая родня, никакие почести, никакое богатство, да и вообще ничто на свете не научит их лучше, чем любовь», — эта цитата из первой речи на пире могла бы стать эпиграфом к «Обрыву», да и, пожалуй, ко всем романам Гончарова.