Читать «Рождественская оратория» онлайн - страница 71
Ёран Тунстрём
— Конечно.
— Если я не мешаю тебе, Фанни, деточка.
— Нет, что вы. Как было в Стокгольме? Вы навестили его, Сельма?
— Кого? А-а, ну да. Свена Гедина. Фанни, деточка!
— И что он сказал?
— Сказал… Ну, передал привет, спросил, как ты живешь.
— Во что он был одет? В белый костюм?
В голосе Сельмы зазвучали очень резкие ноты:
— Фанни! Свен Гедин — старик. Вряд ли он ходит теперь в белом костюме.
Щеки Сиднера обдало жаром, он не хотел слушать дальше, взял на рояле громкий аккорд, потом еще один и немного спустя снова услышал Сельмин голос:
— Кто у тебя там?
— Соседский мальчик… Вы его знаете, Сельма, его мать коровы затоптали… Правда, хорошо играет?
— Фанни!
— Ему всего лет семнадцать-восемнадцать, он…
— Что мне с тобой делать, Фанни… Хотя меня это не касается.
Что Сельма имела в виду? Жар проник Сиднеру в кончики пальцев, он ничего не понимал, не желал понимать. Играл мягко и тихо, чтобы находиться сразу и в этом разговоре, и в музыке.
— Шляпа у него, во всяком случае, есть!
Он словно воочию видел, как Сельма тростью подталкивает шляпу, отодвигает ее подальше от себя, так что шляпа падает на пол возле прилавка.
— Н-да, ты живешь в своем мире. Но мальчик, судя по всему, способный.
— Очень впечатлительный, тонкий, но застенчивый.
— Не стоит ему быть здесь, — обронила Сельма.
— Сказать… чтобы перестал?
— Я имею в виду в Сунне. Здесь не место для талантов. А тебе надо подумать о собственной репутации. Дай-ка мне трость, Фанни. Пора восвояси, в Морбакку. Кстати… нынче осенью он, если сможет, отправится в лекционное турне. Стрёмстад, Гётеборг и все такое прочее. Если ты впрямь хочешь повидать старика.
Сиднер опять с головой ушел в музыку, и Фанни долго стоит и наблюдает за ним, склоненным над клавишами.
— Ну как, продали что-нибудь? — спросил он, меж тем как в воздухе еще трепетали отзвуки последнего аккорда.
— Нет, зашел кое-кто гардины посмотреть. Из таких, что ходят по магазинам, ничего не покупая.
— С ними тоже приходится быть вежливым. Фантастический рояль! В жизни не играл на таком инструменте. А вы сами играете, тетя Фанни?
— Я не умею.
— Но почему?..
Она отошла к окну, отщипнула листок герани.
— Это все мой муж.
— Муж?
— Ротмистр. У него были свои представления о том, что приличествует положению в обществе. Хотел воспитать меня.
— Я и не знал, что вы были замужем.
— Я сама не знала.
Она села рядом с Сиднером на фортепианную скамью, и такой был меж ними теперь холодок, Сельмины слова лежали меж ними, он не желал закрывать глаза, чтобы не ощутить тяжести ее груди и ямочки на пояснице.
— Я была очень молода, Сиднер. Совсем девочка. Он был много старше. Не хочется мне об этом говорить.
— Да я вас и не заставляю.
— Вот и хорошо. Тебе многого не понять.
— Все я понимаю. — Он почти выкрикнул эти слова. Внезапно. Будто имел на нее права. Внезапно. Будто был частью этой гостиной с ее плюшевыми портьерами, зелеными креслами, стенными лампами над картинами, роялем. — Я не ребенок.
Он снова переступил порог музыки, с вызовом посмотрел на нее, удаляясь в чистые, тихие просторы. Играл сонату Бетховена, медленную часть, а когда повернул голову к ней, увидел ее глазами музыки, только музыки. Здесь все горизонты были далеко-далеко, человеческое в нем и в ней — словно крапинки на далекой льдине. Он бродил в собственном времени музыки, тихонько покачивал головой, вслушивался туда, где не было ни ее, ни этого места и часа, а за окном густели сумерки, и Фанни, покорная законам музыки, зачарованно притихла, пока он играл, лишь теребила бахромку наброшенной на плечи зеленой шали.