Читать «Открыть ящик Скиннера» онлайн - страница 179

И поскольку, несмотря на все утверждения критиков, экспериментальная психология — от мира сего, ее вопросы жгучи, увлекательны, устрашающи, забавны. Почему у нас отсутствует моральный центр, откуда произрастает мятежность? Почему мы не протягиваем в глобальном масштабе руку помощи своим соседям? Почему мы снова и снова отказываемся от собственных взглядов в пользу преобладающей точки зрения? Это — некоторые из главных вопросов, стоящих перед экспериментальной психологией XX века, и они интересны не только в силу своей очевидной релевантности для мира, но и из-за их странного отсутствия в психотерапии, одной из областей психологии. В какой точке пересекаются клиническая и экспериментальная психология? По-видимому, такой точки нет. Я опросила двенадцать имеющих лицензию практикующих психологов — встречающихся с пациентами, проводящими терапию, — и ни один из них даже не знал о большинстве описанных выше экспериментов, не говоря уже о том, чтобы применять их результаты в своей работе. Конечно, нельзя говорить о какой-то осмысленной дисциплине, если разные области психологии не оплодотворяют друг друга. Еще большей проблемой являются те потери, которые несет психотерапия из-за неиспользования данных и примеров, которые предоставляет ее близкая родственница. Психотерапия в том виде, в каком она развивалась в XX веке, интересуется одним: хорошим самочувствием, и это, по-моему, не идет ей на пользу. С другой стороны, экспериментальная психология со своим несгибаемым интересом к вопросам этики — послушанию, конформизму — занята хорошими поступками; когда мы поступаем хорошо, когда ведем себя с честью, мы получаем шанс обрести достоинство. Если бы клинические психологи, которых обучают не выносить суждений, обращаться с пациентами с «безусловным принятием», вместо этого решились сосредоточиться на моральной жизни своих клиентов, используя полученные Милграмом, или Ашем, или Розенханом, или Лофтус данные, им, возможно, удалось бы предложить то, в чем все нуждаются: настоящий шанс на трансцендентность.

Что касается экспериментальной психологии, то, хотя мы и не можем точно сказать, на какие области психологии она влияет, мы можем ясно видеть, влияние каких областей она испытывает. При написании этой книги я снова и снова задавала себе вопрос: что такое эксперимент? Является ли он просто демонстрацией или настоящим научным поиском? И что такое наука? Можно ли считать наукой психологию? Может быть, она — фикция? Или философия? Вот в этом-то и дело. Тот факт, что экспериментальная психология с упорством задает этические и экзистенциональные вопросы, сформулированные святым Августином, Кантом, Локком, Юмом, показывает, что ее питает именно эта традиция. Возможно, экспериментальная психология — это способ систематически задавать философские вопросы, к которым никак не удается приложить измерительную ленту.

Может быть, это достойно сожалений. В конце концов, психология так отчаянно боролась за то, чтобы дистанцироваться от гуманитарных наук, чтобы вырваться из щупальцев философии, которые так долго в XIX веке ее обвивали. Первые психологи были философами. В течение долгого времени различий между двумя подходами не проводилось, пока наконец в конце столетия Вильгельм Вундт не сказал: «Довольно! Вы, философы, можете сколько угодно сидеть и думать, но я, черт возьми, собираюсь измерить что-нибудь». Вот он и предоставил коллегам дергать себя за бороды и смотреть в небо, пока он, Вундт, организовывал лабораторию со всевозможными инструментами и начинал измерять то, что измерению поддается. Так и родилась, как считается, психология как наука.