Читать «Сумерки волков» онлайн - страница 45

— Извини, я много выпил. Ничего не получится.

Она повернулась и, вместо того чтобы взять свою одежду, прильнула к Максиму и с неожиданной пылкостью стала покрывать поцелуями его лицо, грудь и плечи, как могут целовать только самого близкого человека.

— Я люблю тебя, — повторяла она при этом. — Я люблю тебя.

Максим почувствовал запах подгорелых макарон. Он оттолкнул шатенку и ушел в комнату.

Голый Радик в белых носках глубоко и грубо трахал в рот тощую, как кошка, маленькую шлюху. Максим заметил ее некрасиво торчащие ребра, глупые цветные резинки в волосах. Вторая проститутка сосала член Добрынина. Тот, развалившись на диване, продолжал разглядывать в бутылке игуан.

— Человек звучит гордо, — кивнул он на Радика. — Зато обезьяна — перспективно.

— Ты не помнишь, как ее зовут? — спросил Максим, имея в виду девушку на кухне.

— Бибичка, — ответил Добрыня. — Не ошибешься. Меня артист один научил. Он всех баб так зовет. «Привет, бибичка! Как ты, как муж, как дети?»

Маленькая шлюха давилась членом, кашляла. Радик начал хлестать ее по торчащим ребрам и плоской груди.

— Ты чего такая худая? Колешься? Говори, сука, ты колешься?

— Что вы, я даже не пробовала, — лепетала проститутка, в доказательство вытягивая свои тоненькие руки.

— Что ты принимала? — допытывался Радик. — Ты сдохнешь тут, а я буду виноват!

Он снова бил ее по грудям и по животу, она падала, поднималась на трясущихся ногах.

«Какой смысл имеют эти жестокие действия?» — думал Максим, наблюдая происходящее хладнокровно, как медик-аспирант, исследующий случай плохо объяснимого психоза. Он пропустил момент, когда в его сознании начали разворачиваться картины, которыми был заполнен весь интернет и телевизионный эфир: взрывы снарядов, горящие дома, окровавленные лица, искаженные ужасом и болью.

Война раздирала мир, как толстый и кривой член Радика — глотку шлюхи. Война брала свой процент с копеечной платы за надругательство над телом проститутки. Война имела прибыль с разницы на цену человеческой жизни, зависящей от географии и покупательского спроса. Война сделалась обыденностью, привычной декорацией каждодневного существования. Радик и голая шлюха на фоне мятно-зеленой мебели и занавесок черничного цвета кормили пищей насилия духов войны. Рядом с ними Максим становился соучастником общего преступления, суть которого он не мог объяснить, но которым тяготился, как бывает во сне, когда силишься закричать от давящего могильного страха, но крик вязнет во рту, душит, забивает горло.

Добрынин тоже с интересом наблюдал за этой сценой. Вторая проститутка использовала возможность отдохнуть и села на пол. Тогда Андрей поднялся, обнял Максима и прошептал прямо в ухо:

— Жирный убивает шлюх.

— Что? — переспросил Максим, хотя отлично все понял.

Подмигнув, Андрей протянул Максиму стакан:

— Слышь, Максимен, а найди мне в Москве богатую жену. Я даже на эту согласен, как там ее, Аглая?

Запах подгорелых макарон преследовал Максима на улице, в такси. Только в квартире на Мытнинской набережной пахло одеколоном отца, мебельным лаком, отглаженным бельем, и Максим наконец справился с тошнотой. Бросив одежду в стиральную машину, он встал под душ. Вспомнил жену. И некрасивую девушку, которая начала признаваться ему в любви. «Моя девчонка с фабрики, одета без затей, но сердце мое тянется, эх, к розочке из Йоркшира…»