Читать «Разрушительная красота (сборник)» онлайн - страница 22

Евгения Михайлова

Домой Лена шла очень медленно. Уже смеркалось. Она несла себя осторожно, как хрустальную, потому что на ней висело, щебетало, набиралось воздуха, сил и радости такое богатство… Больше у них нет никого.

…В тот май через несколько дней вновь вернулось тепло. Володя перехватил ее в коридоре после «летучки», задержал за руку, сказал:

— Я освобожусь через час. Мы уезжаем.

Было два часа дня. Они вышли из тусклого помещения сразу на сверкающую другую планету. Лена подняла голову и посмотрела на солнце, чтобы запомнить его. Она никогда не щурилась от солнечных лучей. Они сели в его машину, и он смахнул с ее колена родинку, как муху. Они ехали с чужими ключами в чужую квартиру. И Лена понимала, почему они ушли так рано. Он должен вовремя вернуться домой — к жене и сыну. Они его ждут.

Ту квартиру она не помнит. Они там сошли с ума. Нереально было оторваться друг от друга, о чем-то подумать, посмотреть на часы… Домой Володя не поехал. И не позвонил. Лена вечером позвонила тете, сказала, что осталась ночевать у подруги. Утром они приехали в редакцию вместе. Таня посмотрела на ее платье, в котором она уехала вчера, на припухшие от поцелуев губы, закурила, стала кому-то звонить, говорить какую-то ерунду, громко и неестественно хохотать. А потом у нее началась настоящая истерика со слезами. Лена закрыла кабинет на ключ изнутри и сказала:

— Прекрати. Ты со своими планами жертвой не являешься в принципе.

Таня посмотрела на нее красными глазами, которые как-то сблизились над обострившимся носом, и произнесла:

— Тот проклятый день, когда тебя привез Михмих. Все тут изменилось.

— Тот проклятый день, когда меня привез Михмих, — рефреном повторила Лена.

Трудно жить на раскаленной планете. События стали происходить одновременно и в очередь с неотвратимостью летящих и взрывающихся гранат. Володя ушел из семьи на съемную квартиру. Жена согласилась на развод при одном условии. Он все оставил ей: сбережения, заработанные за границей, квартиру, машину. Алименты согласился платить не в процентах, а просто нужную им с сыном сумму, по ее усмотрению. Тесть-губернатор поставил крест на его контракте. Он просто стал невыездным. Ушел практически без вещей. Носки, белье и документы бросил в рюкзак. И все бы ничего. Из этого они бы выбрались. Но жена запретила Володе видеться с сыном. Это оказалось страшным ударом. Лена предложила позвонить ей, уговорить встретиться втроем, такие вопросы цивилизованные люди решают. У мальчика будет два дома, он это примет. Так у многих.

— Это ты все понимаешь, — сказал Володя. — Она не понимает ничего. Такая у них семья. Я должен с ними расплачиваться по полной программе. Просто деньги, квартира, машина — это такая ерунда для моего тестя. Надо, чтобы я не жил.

Такую страшную фразу он сказал: «Надо, чтобы я не жил». В это же время тяжело заболела тетя Лены, понадобились серьезные деньги. Лена поехала в ту редакцию, в которую ее звали, была зачислена в тот же день. Это уже было похоже на деньги, но тетя все равно умерла. Она была единственной родственницей Лены, родители погибли в ДТП, когда она была совсем маленькой. После смерти тети Володя переехал к Лене. Он тоже перешел в редакцию, в которой работала она. Он вообще постоянно получал какие-то предложения, заказы. Но с изданиями и людьми, имеющими плохую репутацию, не работал. У друзей, которые его руками создавали новые проекты, денег не брал. «Я что, Ваське буду за деньги, что ли, рисовать?» У Васьки вилла в Италии, дом на Рублевке, а он приходил к ним и ныл: «Вов, ты же знаешь, какие времена. Нет ни фига. А я набрал таких туфтовых людишек, они же ничего не могут. Да так, как ты, все равно никто не сможет». Володя часто уговаривал Лену писать «хорошим» людям материалы, за которые они не платили по одной причине: они стали известны как люди, которым можно не платить. И это был бы не вопрос. Справились бы. Проблемой было чувство вины Володи перед сыном, мука, которую он испытывал каждую минуту. Он не скучал по нему. Он просто был виновен и выносил себе приговор. Вот с этим ничего нельзя было поделать.