Читать «День независимости» онлайн - страница 361

Голос ее стал внезапно и скорбным, и скептическим, чего я, вообще говоря, не ожидал.

– На мой взгляд – нисколько, – ответил я из темноты. – По-моему, мысль отличная. Даже если она опрометчивая.

(По-видимому, это на меня нацеплен ярлык «обращаться с осторожностью».)

– После того как я столько наговорила тебе на свой и на твой счет, сесть на поезд и улечься с тобой в траву, чтобы любоваться фейерверками? Я начинаю чувствовать, что не знаю, куда меня несет, что лезу не в свои сани.

– Послушай, – сказал я, – если объявится Уолли, я постараюсь вести себя как порядочный человек. Давай для начала предположим, что мне известно, как он выглядит и кто такой Уолли.

– Ну что ж, это очень мило, – ответила она. – И ты очень мил. Хотя на мыслях о возвращении Уолли я уже поставила крест.

– И правильно сделала, – сказал я. – Ставлю такой же. Поэтому не беспокойся насчет чужих саней. Я для того и существую, чтобы они стали твоими.

– Это внушает большие надежды, – сказала она. – Внушает. Всегда приятно знать, для чего ты существуешь.

Вот так все и начало казаться вчера многообещающим и выполнимым, пусть и лишенным долгосрочной конкретики. Под конец нашего разговора я не сказал Салли, что люблю ее, – сказал лишь, что вовсе не живу по ту сторону привязанности, и она ответила, что рада это слышать. А потом понесся к Хаддаму – настолько быстро, насколько в человеческих силах.

Я вижу, как снаружи, на залитом солнцем Хаддамском Лужке, все обращают взгляды к небу. Молодые мамаши с колясками, одетые в трико из лайкры любители бега трусцой, компании длинноволосых молодых людей со скейтбордами на плечах, отирающие потные лбы мужчины в цветных подтяжках – все смотрят в небеса за ветвями лип, виргинских лещин и буков. Голландские танцовщицы перестают мельтешить и спешно покидают танцпол, полицейские и пожарные выходят из-под тента на травку, им тоже охота посмотреть. Эверик и Уорделл, Дядя Сэм и я (такой же горожанин, как все, одиноко сидящий в машине с открытым верхним люком) возводим глаза к тверди небесной, кабацкая музыка кантри смолкает, как будто наступило особое, предвещающее нечто мгновение этого дня, которое курирует некий мистер Большой, охотливый до совпадений и сюрпризов. Я слышу, как невдалеке Хаддамский оркестр прерывает на долгой, исполняемой в унисон мажорной ноте еще продолжающуюся репетицию. Толпа – впрочем, это скорее смесь самых разных людей, настоящей толпой ее не назовешь, – издает негромкое, на вздохе, «Охх», словно соглашаясь с полученным всеми сразу телепатическим сообщением. И внезапно с небес спускаются четверо мужчин en parachute с притороченными к ногам дымовыми шашками – красной, белой, синей и (странно) ярко-желтой, похожей на предостережение трем остальным. У меня даже голова начинает кружиться.

Парашютисты – в шлемах, в звездно-полосатых комбинезонах, с массивными ранцами на груди и на спине – через пять секунд, кренясь, завершают спуск и, не слишком грациозно исполнив подобие тройных прыжков, приземляются рядом с танцполом голландок. Каждый из этих мужчин – вернее, я лишь предполагаю, что все они мужчины, нет никаких причин, по которым они не могут оказаться не просто мужчинами, а, скажем, людьми, перенесшими трансплантацию почки, больными СПИДом, незамужними матерями, бывшими карточными шулерами или детьми, да кем угодно, – каждый из этих по-видимому мужчин тут же лихо взмахивает, словно циркач, рукой, элегантно поворачивается, сознавая, что он-то, пусть и застилаемый дымом, и есть гвоздь программы, и после всплеска ошеломленных и, смею сказать, искренних, не лишенных облегчения аплодисментов принимается энергично собирать свои шелка и стропы, спеша отвалить к месту следующего прыжка, в Уикатанк, и справляется с этим делом еще до того, как головокружение покидает меня. (Возможно, умотался я сильнее, чем думал.)