Читать «Враги. История любви» онлайн - страница 23

— Решил меня поучать? Мне с ней жить, а не тебе. Четыре дня в неделю отсиживаешься у своей польки, а когда приходишь, учишь меня морали. Она терроризирует меня своей набожностью и скудоумием. Раз здесь все так трагично, а Бог справедлив, почему она поднимает шум, когда каша подгорает в кастрюле? Ее больше интересуют кастрюли. Она сильнее любого атеиста привязана к материальному миру. Это она погнала меня замуж за Леона, потому что он приносил ей пирожные и еще какую-то ерунду. Потом она начала его поносить, Бог знает почему. Мне было все равно, за кого выходить замуж. После того, что я пережила, все остальное кажется мне детской игрой. Расскажи лучше, как поживает твоя крестьянка. Ты опять сказал ей, что едешь торговать книгами?

— Что же еще?

— Где ты сегодня?

— В Филадельфии.

— А что будет, если она узнает обо мне?

— Она никогда не узнает.

— Все возможно.

— Можешь быть уверена, ей нас не разлучить.

— Я ни в чем не уверена. Если ты способен проводить пять дней в неделю с неграмотной неотесанной кухаркой, значит, тебе ничего лучшего и не надо. А какой смысл марать бумагу ради какого-то раввина-мошенника? Стань лучше сам раввином и мошенником и работай от своего собственного имени!

— Я не могу.

— Ты все еще прячешься на сеновале. Это правда…

— Да, правда. Бывают солдаты, которые могут спокойно наблюдать, как бомба падает на город и убивает тысячи людей, но при этом они не могут зарезать курицу. До тех пор пока я не вижу обманутого читателя, а он не знает о моем существовании, меня это не трогает. И потом, то, что я пишу для раввина, никому не причиняет вреда. Наоборот…

— То есть ты не обманщик?

— Я обманщик, и скорее бы это все закончилось.

Шифра-Пуа вернулась к столу:

— Вот пюре. Подожди, пусть остынет. О чем тут болтает моя дочь? В чем упрекает меня? Можно подумать, что злее врага у нее нет на всем свете.

— Мама, ты знаешь поговорку: защити меня Бог от моих друзей, с врагами я справлюсь сам.

— Да знаю я, как мы справляемся. Но если я осталась в живых, после того как уничтожили мою семью и мой народ, то ты права. Это ты виновата, Маша, я бы давно уже обрела покой, если бы не ты.

IV

После ужина Герман пошел в свою комнату. Это была крошечная комнатка с окном, выходившим в маленький дворик, где стоял сарай со всяким хламом. Под окном росла трава и чахлое деревце. Кровать была не убрана. Повсюду валялись книги, рукописи, исписанные листы.

Подобно тому как Маша все время держала меж пальцев сигарету, Герман при любой возможности рисовал карандашом или ручкой. Он продолжал писать и рисовать даже на сеновале в Липске, когда хватало света, пробивавшегося сквозь щели в крыше. Ядвига предупреждала его, что бумажки могут привлечь внимание немцев. Он выводил каллиграфические буквы, украшая их вензелями, росчерками, завитками и штришками. Он рисовал чудовищ с оттопыренными ушами, длинными носами, круглыми глазами и окружал их змеями, трубами, рогами и лестницами.

Иногда, просто по привычке, Герман делал заметки к работе, которую когда-то должен был написать, но давно уже от этого отказался. Отголоски довоенных лет, когда Герман изучал философию и зарабатывал частными уроками. Одно время он преподавал в молодежной группе какой-то сионистской партии в пригороде Варшавы. Тамара давала уроки фортепиано.