Читать «Осень без любви» онлайн - страница 32

Приеду я летом в отпуск, побуду в деревне недельку, и уж скучно мне станет, затороплюсь, засобираюсь на юг, к морю. Ради любопытства порасспрашиваю у матери о сверстниках, кто где. Расскажет она, что знает, я и удовлетворюсь этим немногим. Связи, переписки с друзьями детства не поддерживаю. А жаль!

— Колька Гаврилов весной приезжал, — рассказывает мать. — Располнел, солидный такой, в очках. Могилу отца и матери в порядок привел, памятник дорогой установил, плотников нанял и дом отремонтировал.

Чего он за этот дом держится, удивлялся я. Каждый год приезжает, ремонтирует. Зачем он ему нужен?

Сидел я, вспоминал нашу деревню на песчаном косогоре у реки, школу, радости и беды тех лет и удивлялся, как быстро течет ручеек времени.

Вообще-то вспоминал я больше все не о себе и даже не о друге детства Кольке Химике, а о его отце Иване Гавриловиче Гаврилове. Кто его не знал в нашей округе? Знаменитая была личность, странный и непонятный человек. Помню, был он невысокого росточка, жилистый, длиннолицый, с выпуклыми зеленоватыми глазами, с крючковатым, в веснушках носом. Бывало, идет Гаврилов по деревне, медленно переставляя костыли, будто рак клешни, и говорит каждому встречному: «Все вы черви, сплошь черви и не понимаете, к какому аду жизнь ваша и ваших детей катится».

Передергивало людей от таких слов. «Пьяный черт! — ругались они вслед Гаврилову. — Чего беду кличет?».

Гаврилова в деревне не любили. Так он душевный, свойский мужик был, но ненавидел в людях тягу к знаниям, к учению, а пуще всего ненавидел всякую технику, к тому же распускал по деревне разные слухи.

Рассказывали, что в молодости Иван Гаврилович был другим человеком — веселым, крепким, видным парнем. Хорошо он играл на гармошке, и ни одна свадьба, ни одна вечеринка не проходила без него.

Уважение людей, почетное место за праздничным столом — все для молодого гармониста. Привык, видно, Гаврилов к почету и уважению (в молодости мы быстро к сладкому привыкаем) и потом, когда беда отняла все это, — надломился.

Летом, на уборке хлеба, Гаврилов на молотилке зазевался, сунул невзначай руку между ремнем и маховиком, три пальца и оторвало. Рука быстро зажила, колхоз нашел подходящую работу, но на гармошке Гаврилов больше играть не мог.

Люди видели, как он тяжело беду переживал. Бывало, напьется и давай плакать. Сельчане успокаивали, но разве поможешь беде словами?

Напился как-то Гаврилов, прокрался на колхозный ток, облил ненавистную молотилку керосином и поджег.

За нанесенный ущерб Гаврилову дали два года. Отсидел он в тюрьме, вернулся в деревню, женился и вроде зажил спокойно.

Может, с годами вовсе улеглась бы в Гаврилове боль и не был бы он таким, каким позже стал, если бы еще не одна беда. Уж перед самой войной, примерно через год после заключения, на одной вечеринке Гаврилов стал хаять всякие машины и поносить людей, которые работают на них. Говорил он так желчно, зло, что вывел из себя присутствовавших на вечеринке механизаторов, людей по тому времени видных, уважаемых. К тому же стал Гаврилов грозиться, что непременно всю технику в округе спалит, а тюрьма ему вовсе не страшна, она стала для него родным домом. Бабы попытались его урезонить, но где там, с пьяным Гавриловым не сладишь.