Читать «Осень без любви» онлайн - страница 110

Евгений Фролович Рожков

И все равно я вернулся бы в березовые рощи детства, прошелся бы средь белоствольного волшебства, замирая от пряного запаха цветущей черемухи, я бы с радостью нырнул с крутого берега в чистые, прохладные воды Цны. Мне думается, что все люди тянутся к былому не потому, что оно лучше, а потому, что оно уж не повторится.

— Пей, чего задумался, — Семенович, щурясь близоруко, посмотрел на меня. — Глоток вина — это для тепла и для веселья.

— Давай еще по одной, за дружбу, за братство, а, Семенович, давай, — захлебываясь, заикаясь от нахлынувших разом горячих чувств, залепетал я. — Когда еще придется вот так, в тумане, у костра, на безлюдном берегу, средь первозданной природы, а? Короток наш человеческий век.

— И то верно, — наливая по кружкам вино, поддержал меня рыбак. — Надолго к нам?

— Через три дня улетать.

— А-а-а!.. Олег Степанович Сорокин-то приходит и говорит: «Семенович, ты друга моего ночки на две приюти, он, мол, из города, и хочется ему на рыбалке побывать». А мне что, мне даже приятно. Вы, значит, оба по народному хозяйству, одну учебку закончили? Он говорил. Его здесь уважают, толковый… А я все лето у моря, рыбачу. Беру отпуск и рыбачу. Зимой-то работаю при бане, а чего, в тепле.

Костер горел хорошо. Пламя прыгало, мерцало, будто исповедывалось перед нами, рассказывало какую-то историю, которую мы не могли постичь, понять, но которая волновала нас, и благодаря которой мы ощущали присутствующее время, живущее в нас, в пламени, в вот де, на земле.

В чайнике забурлило, заклокотало, крышка подпрыгнула, вода выплеснулась наружу и зашипела. Я отставил чайник в сторону.

— Вот и чаек готов.

— Евгения, ты покрепче завари, самое то будет. В сырость крутой чаек пить надо.

Я ополоснул кружки, насыпал в них чая, залил кипятком. Сразу запахло маняще и приятно.

— Да, — вздыхая, сказал Семенович, — хорошо! Ты вон масла на хлеб да с икрой. Молодой, хорошо питаться нужно.

— Какой молодой, давно уж за тридцать перевалило.

— Это самая и есть молодость. Мне вон шестьдесят скоро вдарит, а ничего еще, в старики не записываюсь.

— Семенович, как ты на Чукотку попал?

Семенович отставил кружку в сторону, закурил. Лицо его посуровело, он разом ушел в себя, будто вспомнил что-то.

— Подожди-ка, я чистые кружки принесу. Вино с чайком хорошо.

— Где кружки, я сам схожу.

— Сиди, ты не найдешь, в палатке запрятаны.

Семенович ушкандыбал в туман, я тем временем разрубил толстую сухую доску и бросил несколько поленьев в огонь. В такой сырой, холодный туман хотелось, чтобы костер был ярок, чтобы он, не переставая, рассказывал о вечном беге времени и жизни.

— Ты спрашиваешь, как я на Чукотку приехал? — подсев к костру, говорит рыбак. — Баба меня украла и привезла сюда. Да, такое дело. Приехала она к нам в деревню из города работать завклубом, я в нее сразу и втюрился. Родители мои против были, чтобы я на ней женился, она на семь лет старше оказалась. Стала она меня подбивать поехать куда-нибудь на Север деньжат подработать. Я не соглашался, не мог одних родителей бросить. Они уж старенькие у меня были. Потом поддался все-таки на уговоры, думаю, помогать буду деньгами и не навсегда ж я уехать собираюсь, годика через два вернусь. Это перед самой войной было, потому-то уж после войны я ездил на Родину, так не то что родителей, всей деревни не стало. Как бы у меня жизнь сложилась, если бы я не уехал? Кто знает?