Читать «Одиночество волка» онлайн - страница 33
Владимиp Югов
— На-на-на! — кричал кому-то. — Не найду? Не найду? Найду!
Валерка Мехов шуровал штыковой лопатой где-то под крышей — только всю не снес!
Витька устал беситься.
— Вот, начальник, — пробубнил, сев на пол, — имей такого предка.
— Предок как предок, — высунулась Валька-молочница. — Дом, гляди, оставил, обстановку…
— А что ты хочешь? — огрызнулся Витька. — Когда последнюю трехсотку на него снял!
Валерка Мехов, прекратив бомбить крышу, оперся на свое боевое оружие и забегал своими маленькими глазами, прицеливаясь к Волову.
— Пришел нанимать? По двести пятьдесят в день положишь? Тогда бросим тут и займемся твоим складом для цемента высокого качества. Как, Витек? За неделю сварганим?
Витька тоже оглядел Волова.
— Верно? За этим пришел?
— За этим.
— Тогда кореш в точку сказал. Пять дней и пусть тонна [тысяча рублей] двести!
— Все равно больше никого не найдешь. — Валерка Мехов вновь стал ковыряться в разном дерьме. — Я те скажу, почему с рабсилой тут швах… Предки старались мало. Поколений мало понаделали.
— Не пойдет директор на такую сумму.
— А ты кто? Чё, он, что ли, и тут тебе мозги вправлять станет?
Подкатил пьяной походкой Миша Покой. Он присел неподалеку от Валерки Мехова на корточки.
— Не будешь ты счастлив, старшина, — проикал. — Нет, ты не будешь счастлив! И я не буду счастлив. У меня красный диплом. У тебя — братишка чокнутый. Нет, да? Все о тебе знают. Потому что твои письма Маша читает.
17
Странно, люди разделены и ныне не потому, что каждого в отдельности одолела глупость. Их разделили давно, вбив в глотки понятия, которые были нужны тем, кто ими управлял, кто ловко дурил громкими словами и понятиями. Даже дядя Коля, пять лет отбыв на лесоповале и чудом избежав еще пяток-десяток лет отсидки в местах не столь отдаленных, вернувшись в свой грешный, богом забытый, некогда тянувшийся к кооперативному сибирскому маслу поселок, считал себя совсем другим, по сравнению с Сурком, человеком. Он верил и теперь, несмотря на шумиху, поднятую в газетах насчет избиений крестьянина, названного кулаком, что Сурок был и остается даже в могиле классово враждебным элементом, а он, дядя Коля, всего-навсего пострадавший при зарождавшемся еще тогда культе личности элементом. В отношении его произошла ошибка. Мягкий характером дядя Коля простил эту ошибку. Он забыл, как жил полурабски в лагерях, как за пайку хлеба готов был продать душу. Другое дело — Сурок. Вернувшись в Самбург, дядя Коля получил вновь какой-то служебный стол в разросшейся конторе. Зла на него тут не имели. Был он до лагеря тихий, кроткий. Отца его, буржуя, уже никто не помнил. Служебный стол давал не шибкий заработок, но он все-таки — не лагерная голодуха. Боясь вернуться на лесоповал, дядя Коля никогда не ловчил, не злоупотреблял. Сказать, что Сурка он ненавидел за изворотливость и обман, — нет, этого нельзя сказать. Он просто созерцал это ловкачество. Сурок, будучи незаметной фигурой на служебной лестнице, через какое-то время оброс хозяйством, купил ружье, научился бить песца, лисицу. Он, — говорили между прочим, — к своей пушнине добавлял менную. Ненец, он, бедолага, и при советской власти оставался дитем доверчивым.