Читать «Казанова Великолепный» онлайн - страница 91

«Один из красивейших языков в целом мире, звучный, энергический, величавый». Конечно, испанский — не итальянский, но почти так же хорош.

Здесь Каза зовется Хайме (по-испански то же, что Жак). С одной стороны инквизиция, с другой — женщины (ничто не ново под луной, меняется только цвет одежды инквизиторов).

«Женщины пылки, хороши собой и готовы на любые плутни, дабы обмануть бдительность особ, приставленных следить за всяким их помышлением».

В Мадриде Казу весьма любезно принимает помощник венецианского посланника. Мир тесен — это сын того Мануцци, что когда-то выдал Джакомо инквизиции, засадившей его в Пьомби. Он из обоймы миньонов, иначе говоря, играет при посланнике роль «антифизической возлюбленной» (или, может быть, противоположную). Скользкая область, требующая массы предосторожностей, тем более что кругом процветает ханжество и благочестивое доносительство.

«Что бы ни делали испанцы, они никогда не забывают о религии, выказывая о ней неукоснительную заботу. Нет такой куртизанки, которая бы, сгорая от вожделения наедине с любовником, решилась отдаться ему прежде, чем прикроет носовым платком распятие и повернет лицом к стене картину с изображением святого. Стань же кто потешаться таким обычаем, сочтя его нелепым и суеверным, он прослывет безбожником, и та же куртизанка поспешит донести на него».

Так обстоят дела, но это не помеха веселым шашням. Казанова с головой ушел в стихию фанданго.

«Описать сие не в моих силах. Мужчина и женщина плясали, сойдясь лицом к лицу и держа меж пальцев кастаньеты, которыми пристукивали на каждом третьем па; движения танцоров были исполнены гармонии и сладострастия. Мужчина выказывал радость утоленной страсти, женщина — покорство, восторг и любовное упоение. Казалось, сплясав фанданго, ни одна ни в чем не могла бы отказать своему кавалеру. Только лишь глядя на танцующих, я вскрикивал от наслаждения».

Дон Хайме Казанова увлекся цыганщиной. Он схватывает на лету.

«В три дня я так навострился в этом танце, что, по признанию самих испанцев, никто в Мадриде не взялся бы сплясать его лучше меня».

И дальше в том же духе. Как-то раз Каза заглянул в церковь Соледад, увидел там красивую девушку, увязался за нею следом (она жила на улице Десенганьо, то есть «разочарование»), вошел в дом, представился и, сославшись на свое положение — он дворянин-иностранец, не знает никого в городе, — пригласил девушку на бал. Требуется согласие семейства. Что ж, раз добыча сама идет в сети, отчего бы не поживиться? Милости просим.

Казанова забавляется. Красотку зовут Игнасия, и у ее кровати конечно же красуется портрет Игнатия Лойолы, «молодого, пригожего, физически привлекательного мужчины». Вот повод изъявить почтение иезуитам в приличном случаю дерзком тоне. Каза начинает кампанию с обычных обходных маневров, применяет классическую тактику обольщения невинных кузин, шуточных переодеваний, игр в духе Гойи периода расцвета. Он устраивает комнатную корриду, с пассами, речами на разные лады, балетом атак и отступлений.