Читать «Казанова Великолепный» онлайн - страница 67

«Смерть на ее лице казалась прекрасной». Каза приехал сюда в обществе красивой женщины, которая напускала на себя унылый вид, чтобы казаться интереснее (меж тем ее за глаза величают «надутой потаскухой»). Каза галантно напутствует ее:

«Веселость, сударыня, это удел блаженных душ, тогда как уныние — гримаса обреченных на вечные муки. Будьте же веселы и таким образом достойны своей красоты».

В другой раз Каза говорит подружке: «Будь веселой, уныние меня убивает».

Унылые прокляты. Они тихо загоняют вас в гроб, иной раз тем, что гробят сами себя. Угрюмые безумцы, мученики неусыпной воли: главное — требовать, пусть требование ничтожно, все лучше, чем не требовать ничего.

В любви Джакомо почти не случалось давать осечку, терпеть фиаско (как говаривал Стендаль, которому часто мешала внешность или чрезмерная «кристаллизация»). Однако «в тридцать восемь лет я стал замечать, что злосчастный сей недуг настигает меня слишком часто». Таблеточку виагры, Каза? Нет, спасибо, мне еще надо дописать несколько глав.

* * *

Опять возникает на страницах записок Папа, но уже не тот. Не Бенедикт XIV, а Климент XIII, его преемник. Он принимает Казу и вручает ему орден Золотой Шпоры (Моцарт получил такой же), к тому времени эта награда стала совсем незначительной, но Каза ею страшно гордился. Папа заверяет шевалье де Сейнгальта в своем «особом расположении» и благосклонно его выслушивает: Джакомо хотел бы, чтоб ему позволили вернуться в Венецию. Он в то время и правда подумывает, не вернуться ли. И не жениться ли? Например, на крошке Мариучче? Нет, вот он покорил другую — Леонильду, а вскоре в Неаполе узнает, что она его дочь. Положительно, дети так и валятся на него со всех сторон, чем дальше, тем больше. Было трое, и вот еще один ребенок. Точнее, еще одна, и он, сам того не зная, совершает инцест.

Леонильда — дочь Лукреции, той самой, с которой мы встречались прежде. Прежняя страсть загорается в Джакомо с новой силой. Далее следует неизбежная сцена. Начинается она торжественным речитативом, мать обращается к дочери:

«Вот твой отец. Обними его, если же он был твоим любовником, забудь о своем преступлении».

И все трое застывают «со сладостной немой улыбкою».

(Тут впору пришлась бы какая-нибудь ария Моцарта, к примеру, из «Cosi fan tutte».)

Бывшая, все еще желанная любовница и ее дочь, а также и моя, с которой я только что переспал? В постель!

Леонильда с любопытством смотрит, как сходятся ее родители: «Вот, значит, как ты действовал восемнадцать лет тому назад, когда зачал меня!»

Нет, не совсем так. Чтобы «уберечь» Лукрецию, Джакомо ретируется.

«Леонильда, растроганная до глубины души, одной рукой милостиво касается распаленного лона матери, другой подносит чистый платок к влаготочивому отцовскому оружию».

Надо ж отыскать такое слово — «влаготочивое»!