Читать «Казанова Великолепный» онлайн - страница 104
Филипп Соллерс
Да Казанове, выходит, известны заповеди, изложенные в пятнадцатой главе Левита! Конечно, от него можно ожидать чего угодно, но все же…
Это последняя любовная история, вернее, последняя история счастливой любви, рассказанная шевалье де Сейнгальтом в «Истории моей жизни». Его лебединая песнь. Последняя, не случайно положенная на полотно краска.
* * *
В Триесте Каза не собирается задерживаться: он ждет помилования от венецианской инквизиции, на которую скоро сам будет работать. А тем временем пишет «Историю смуты в Польше». В самом конце века, издали наблюдая за потрясениями, которые он предвидел еще давно, Казанова будет задним числом гордиться собой. В Польше, Франции, Венеции все полыхало. Он почуял шаги новой эпохи. Венецианский консул в Триесте весьма к нему расположен и даже поручает ему кое-какие конфиденциальные дела, связанные с Австрией. И все же время в Триесте тянется бесконечно долго (то же, впрочем, будет и в близкой к упадку Венеции).
Каза снова встречает Ирен, актрису, которую «любил в Милане и покинул в Генуе». Она устраивает у себя запрещенные азартные игры. Причем плутует, «передергивает карты» — словом, «обчищает других игроков». Каза замечает это и предупреждает ее о том, какие беды могут с ней приключиться, если она будет продолжать в том же духе. На счастье Ирен, у нее есть миленькая девятилетняя дочка, которую она научила делать приятное мужчинам. Каза рад воспользоваться ее услугами (ай-ай-ай!), равно как некий барон Питони, который возьмет Ирен под свое покровительство. Дон Джакомо с ней еще увидится:
«Три года спустя я свиделся с нею в Падуе и там завел с ее дочерью дружбу более нежную».
Все, конец.
На этом рукопись обрывается.
Последнее слово «Истории моей жизни» — о нежности. Продолжать рассказ Казанова не смог или не захотел. Подкатывал шестой десяток, может быть, он почувствовал, что
Описание прервано как раз накануне великой новости. Государственная инквизиция Венеции наконец присылает ему официальное разрешение вернуться в родной город. Вот как описывает это событие консул Марко ди Монти, присутствовавший при том, как Казанова вскрывал пакет:
«Он прочел и перечел бумагу, покрыл ее поцелуями и, после краткого сосредоточенного молчания, разразился рыданиями».
Сам же Каза в «Очерке моей жизни» пишет:
«Утомившись кружить по Европе, решился я испросить помилования у венецианских государственных инквизиторов. В рассуждении этого обосновался я в Триесте и через два года помилование получил. То было 14 сентября 1774 года. Въезд мой в Венецию по прошествии девятнадцати лет доставил мне наслаждение и стал прекраснейшей минутою моей жизни»*.
В «Истории моей жизни» об этой «прекраснейшей минуте» ничего не говорится. Это гениальный ход. Нам предоставлено самим судить о ней (коли есть охота) в меру своего воображения. Дальше — тишина.
* * *
Теперь впору написать еще одну книгу, да такую, в которой хватило бы материала на полсотни романов.