Читать «Черная Фиола» онлайн - страница 29

— М-м-м-м, — застонал он и сказал: — Ну, ты, боль, иди, знаешь куда… Но боль не ушла, и Жогин понял, что придется идти и потом жить вместе с нею.

Нет, он не сможет, лучше помереть.

29

Он лег на землю, прихваченную первым морозом, лег и прижался к ней только она, одна, спасет его!

А земли мало. Она занесена сюда ветром по пылинке, удобрена перегнившими мхами и хвойными иглами.

Земля… Жогин разгребал ее, царапал, не жалея пальцев. Он разминал ее в ладонях. Сладкое, успокаивающее было в ней. Он мял землю с наслаждением.

Земля… Она ласковая, всеприемлющая. И в женщинах, немногих, которых он знал, тоже была податливость этой вечно рожавшей земли.

Он сеял землю в ладонях, а Надежда стояла перед ним, сильная и гордая собой. Жогин обнимал ее взглядом, тянулся к ней. А она прошла мимо к реке, недоступная. Она уходит, идет мимо… Слезы тяжелой обиды выступили на его ресницах.

Ушла!.. Такая красивая, такая молодая… Ему показалось, что жизни ее не будет конца, что она вечно будет молодой и всем желанной. Как земля.

Счастливые знали Надежду в минуты особенной ее красоты, то сладкие, то горькие. А кое-кто провел борозду в вечной земле ее существа. Но все забылось и ушло, как уходит с поля снег или вешняя вода. Надежда…

— Что?.. Я люблю ее?.. — удивленно бормотал он. И лишь теперь ему открылось и стало ясно: он никого, никогда не любил, а только Надежду. Жогин понял: в других женщинах он искал и любил только ее. Судьба была и добра к нему и беспощадно жестока. Она казнила его безнадежной любовью.

Безнадежной? Ну, нет, он не хочет этого, он отнимет Надежду!

Отнять… Но муж ее — Петр, вырастивший его. Земляной человек, сильный терпением. Жизнь продолжится ими — Надеждой и Петром. Но только не им, Жогиным, он лишний в цепи жизни, он ее порченое, неловкое звено.

…Все смешалось в больной голове Жогина. Но что-то подсказало ему: сейчас, здесь, он видит истину, свою, за которую страдал. Еще он знал — эта минута не повторится. И если он выживет, то постарается забыть ее. Или будет лгать себе, что забыл.

Ни Петр, ни сама Надежда не узнают о ней. Никогда!

И ему стало жалко себя. В нем все переломилось. Он всех жалел — умершую мать, слишком красивую Надежду, дурака Генку, даже отца.

Он жалел безответных зверей и птиц… Тех, что встречали его на рассвете и в тайге кормили собой.

Он брал у них все. Брал, у всех! А что дал сам?.. Им?.. Тайге?.. Петру?..

Он должник их, безнадежный должник.

Вон какую суету он поднял! Сколько вертолетов гоняют в небе. Его ищут, простив ему все, даже отца. Это стыдно! Лучше умереть. Пусть бы нашли его мертвым!..

Смерть? Она не вызывала в нем протеста. Наоборот, жизнь с болью ее и неудачами, с неумением приладиться к ней утомила его.

— Умереть… умереть… — твердил Жогин.

Но жизнь цепко сидела в каждом мускуле его сухого, длинного тела. И другое пугало. Ладно, он умрет, но что останется?.. Детей нет, а память людей выцветает.

Нет! Он будет, он хочет жить! Даже обязан: ведь его ищут!