Читать «Славяне и скандинавы» онлайн - страница 180

В ранних отложениях Новгорода представлены скандинавские вещи (скорлупообразная фибула, фрагмент шейной гривны, различные украшения, христианские крестики); ряд изделий может рассматриваться как «вещи-гибриды», выполненные новгородскими ремесленниками¹⁰⁹. Известны рунические надписи (по кости), нанесенные жившими в Новгороде норманнами¹¹⁰. «Хольмгард» неоднократно упоминается в эпитафиях на рунических камнях XI в., сохранившихся на территории Скандинавии; обычно это место гибели воина, иногда в составе наемного отряда (подобной дружине посвящена известная «Сага об Эймунде»); во второй половине XI в. для варягов в Новгороде была построена церковь в память Олава Святого, норвежского конунга, многие этапы жизни которого были связаны с Русью. Все эти памятники достаточно отчетливо очерчивают основной уровень славяноскандинавских контактов в Новгороде. По сравнению с Ладогой социальное взаимодействие в городских, ремесленно-торговых слоях здесь было менее длительным и глубоким; князья и их дружина - вот преимущественно та социальная среда, в которой и по данным саг, и по сведениям летописи оказывались в Новгороде варяги. При этом политическая структура Новгорода уже в IX-XI вв. существенно ограничивала права князя и его дружины (а тем более временного ее контингента) в пользу местного боярского самоуправления. Тысяче наемных варягов, готовых получать от новгородского князя «по эйриру серебра», а если его не хватало, «брать это бобрами и соболями»¹¹¹, новгородское боярство могло противопоставить многие тысячи воинов, мобилизуемых территориально-административной организацией Новгорода и Новгородской земли, как это следует из рассказа «Повести временных лет» о конфликте 1015 г. между новгородцами и князем Ярославом¹¹². Древнерусская боярская знать (в состав которой входили и какие-то ославянившиеся семьи «от рода варяжьска»), опиравшаяся на политико-административную раннефеодальную структуру, выросшую из «племенного княжения», и в середине IX в., и в начале XI в. была главной политической силой, регулировавшей жизнь этого важнейшего центра на «Пути из варяг в греки». И лишь вступив в договорные, строго регламентированные отношения с этой знатью, варяги получили доступ по этому пути в глубины русских земель.

Со второй четверти IX в. серия находок скандинавского происхождения в небольших локальных центрах Волхово-Днепровского пути фиксирует ранние этапы формирования главной древнерусской водной магистрали. На Ловати в IX-X вв. одним из таких центров было небольшое укрепленное поселение с ремесленным посадом, Городок близ Великих Лук; наряду со скандинавскими и балтскими здесь представлены и западнославянские элементы (прежде всего в керамическом комплексе)¹¹³. В верховьях Западной Двины скандинавские находки в местном культурном контексте известны в Торопце (к IX в. относится селище и могильник «культуры длинных курганов»); в Днепро-Двинском междуречье - у деревни Рокот (селище и могильник «культуры длинных курганов» близ более раннего городища), у деревни Кислая (аналогичный комплекс памятников), у деревни Новоселки (городище и курганные группы)¹¹⁴. В кладе у деревни Кислая вместе с арабским серебром найден датский полубрактеат Хедебю (ок. 825 г.), поступивший, видимо, по Двинскому пути из области наиболее ранней стабилизации славяно-скандинавских отношений на Западной Балтике¹¹⁵. Остальные находки - второй половины IX в. В курганах у деревни Новоселки с норманнскими вещами и чертами обряда сочетаются особенности, характерные для местных балтских племен¹¹⁶. Крупнейшим же центром славяноваряжских контактов на центральном участке «Пути из варяг в греки», где перекрещивались водные и волоковые переходы систем Волхов - Днепр - Двина - Угра - Ока, стал Смоленск, который для этого времени многие исследователи отождествляют с Гнездовским комплексом памятников¹¹⁷.